«О» - значит омут
Шрифт:
– Это можно исправить?
– Конечно, очень просто. Выбрось и начни что-нибудь другое. Ты держишь читателя на расстоянии вытянутой руки, когда ты должен писать от сердца и печенки. В этом смысл литературы, связь между читателем и писателем. Это дерьмо. Тебе удалось сделать это похожим на историю, но тебе самому неинтересно. Я хочу видеть мир таким, как ты его видишь. Иначе, можно посадить обезьяну, и она настучит что-то подобное.
– Ну, это ерунда. Вы сказали, что я могу писать, что захочу, а потом разнесли все в клочки.
Мистер Сноу опустил голову.
– Ладно. Ты прав, моя вина. Давай пропустим тему содержания и поговорим о процессе.
Ты прячешься. Ты не даешь мне ничего от себя. Ты машешь руками, надеясь отвлечь читателя, чтобы он не заметил, насколько ты отстранен. Ты должен сделать себя видимым.
Ты должен раскрыться и чувствовать. Злой, печальный, довольный, плохой. Выбирай.
Я не говорю, что ты должен писать автобиографию, но твоя жизнь и твой опыт это источник.
Если ты хочешь писать, ты должен рассказать мне, как выглядит мир с твоей точки зрения.
Ты должен впитать реальность и разобрать ее на части, а потом воссоздать ее изнутри наружу.
– Я понятия не имею, о чем вы говорите.
– Ты когда-нибудь ненавидел кого-то? Сходил с ума от ревности или от страха? Твоя собачка умерла, и ты не мог войти в комнату, чтобы не залиться слезами?
Джон подумал и пожал плечами.
– Я не испытываю таких сильных чувств.
– Конечно, испытываешь. Тебе восемнадцать — все гормоны, эмоции, тестостерон, тревога и тоска. Единственное, что хуже мальчика-подростка, это девочка-подросток.
Я не хочу, чтобы ты писал отсюда, - он похлопал себя по голове.
– Я хочу, чтобы это исходило отсюда, - он приложил ладонь к груди.
– Писать тяжело. Это способность, которую ты приобретаешь с практикой. Ты не можешь быстро нацарапать хорошую работу в свободное время. Ты не можешь быть равнодушным. Нужно время. Если ты хочешь стать концертным пианистом, ты не будешь пользоваться руководством «Пять легких шагов» и ждать выступления в Карнеги Холле. Ты должен сидеть и писать. Так много, как сможешь.
Каждый день твоей жизни. Ты что-нибудь понял?
Джон улыбнулся.
– Не очень много.
– Ничего, поймешь.
Мистер Сноу взмахнул страницами.
– Вот что я скажу. В этом неуклюжем рассказе я вижу крошечную искорку, похороненную в навозе. Ты можешь это делать. В тебе что-то есть. Проблема в том, чтобы найти свою дорогу и дать свету пробиться. Теперь иди отсюда. Увидимся через неделю, ладно?
– Ладно.
– Ты должен писать каждый день, Джон. Я серьезно. Не трать зря время и не говори, что тебе его не хватило.
Уокер вернулся с Гавайев. В первый раз, когда они вчетвером собрались в автобусе, он взглянул на Джона и понял, что происходит. Для разнообразия Судьба вела себя прилично.
Она сохраняла дистанцию и не проявляла никаких эмоций. Джон, Кредо и Уокер курили травку и трепались, а Судьба сидела, скрестив ноги, и гадала на картах Таро. Джон думал, что все прошло более-менее хорошо, но когда они с Уокером едва отошли от автобуса, тот накинулся на него.
– Какого хрена ты делаешь, приятель? Совсем сбрендил?
– Я не помню, чтобы спрашивал твое мнение.
– Ну, вот оно, в любом случае. Она шлюха. И дура, к тому же.
– Я заметил, что ты не такой разборчивый, когда дело касается девиц, которых ты трахаешь.
– Потому что они хорошие и чистенькие. Она отвратительна.
– Я не хочу об этом слышать, ясно?
– Что, если ты попадешься? Как ты можешь заниматься этим дерьмом прямо у него под носом?
– У них открытые отношения.
– Да, конечно. Если ты этому веришь, ты вообще идиот.
Уокер помотал головой.
– Ты об этом пожалеешь, дружок. Говорю тебе сейчас, это ничем хорошим не кончится.
– Спасибо. Я тронут твоей заботой.
Субботы принадлежали ему, и свобода была облегчением. Судьба, Кредо и Небесный Танцор уехали рано на рынок в городе и провели остаток дня в семейных занятиях. Судьба хотела научиться раскрашивать одежду, так что она пошла в Сирс и стащила полдюжины пакетов с белыми футболками, которые она собиралась раскрасить и продавать на пляже.
Джон был благодарен за долгий помежуток времени, который он мог назвать своим. Ночью он хорошо выспался, встал и надел футболку и шорты. Он сварил кофе и отнес чашку на письменный стол. Перечитал рассказ о мальчике, который бегал с дикими собаками, на этот раз ужасаясь оборотам, которые раньше казались лирическими. «Парение», вот что он думал про себя, когда исправлял фразы. Он шел от строчки к строчке, вычеркивая все, что казалось неуклюжим или вычурным. В конце концов, осталось не больше половины параграфа того, что стоило оставить. Он послушался совета мистера Сноу и выбросил остальное в помойку.
Какое-то время Джон пил кофе, глядя в окно и раздумывая о проповеди мистера Сноу.
Когда он говорил о ревности и гневе, когда он спрашивал, ненавидит ли Джон кого-нибудь, его голова была пуста. То же самое о горе. Откуда ему знать о таком дерьме? Он мог предположить, какие эмоции может вызвать потеря любимого животного, но у него никогда их не было. Когда он рос, астма его матери исключала возможность заводить домашних животных. Единственным приятным моментом, связанным с появлением Моны в его жизни, была мысль, что теперь, может быть, у него появится собака или кошка, надежда, которая быстро угасла, как почти каждая надежда, которую он испытывал.