О зверях и людях
Шрифт:
Его преемником позднее явился венгр Эслер, который шесть лет был рабом при дворе абиссинского негуса Теодора и был освобожден из рабства англичанами. Он присоединился к одному из транспортов Казановы, а впоследствии сам объезжал вверенный ему участок в Абиссинии.
Быть может, читателю интересно дослушать до конца рассказ о злоключениях этого транспорта зверей, которые во многих отношениях являются типичными. Наиболее трудная и опасная работа заключалась, само собой разумеется, в выгрузке и размещении животных. Жирафы, слоны, буйволы, антилопы, ящики с хищниками должны были быть погружены паровым краном на борт парохода «Уран», направлявшегося в Триест. Можете мне полностью поверить, если я скажу, что при виде болтающихся между небом и землей животных мною овладел страх. Снимать с животных путы было гораздо труднее, чем надевать их. Жирафов, например, нужно было класть набок. Иначе они не давали снимать с себя веревки, и как бы быстро это ни делалось, все же длинноногие животные успевали угостить окружающих изрядным количеством пинков. Брат мой Дидерих получил однажды такой удар в грудь, что упал без чувств. К счастью, он вскоре пришел в себя. В Триесте наш пароход встречали отец и мой шурин. Они уже заранее заказали необходимое число вагонов для нашего транспорта зверей. Прибытие животных в Триест вызвало необычайную сенсацию среди местного населения. Соединенные караваны Казановы и Миголетти составляли самый большой транспорт; кроме других животных, в нем были один носорог, пять слонов, четырнадцать жирафов, двенадцать антилоп и газелей, четыре нубийских буйвола, шестьдесят хищников и шестнадцать взрослых страусов, из которых одна самка была такой огромной величины, какой мне более никогда не приходилось встречать. Она легко доставала кочан капусты, положенный мною на высоте 11 футов. Транспорт дополняли двадцать больших ящиков с бородавочниками, медоедами, обезьянами и разнообразными птицами, а также семьдесят две нубийские молочные козы — странствующая молочная ферма, которые снабжали молоком наш молодняк. При выгрузке зверей у пристани стояла тысячная толпа, с любопытством смотревшая на редкое зрелище. Каждый раз когда слон или жираф повисали в воздухе на стропах подъемного крана, набережная оглашалась неописуемым гулом голосов. Однако это скопление публики было ничто в сравнении с тем, что творилось на улицах города, когда наш африканский караван направился из порта к вокзалу, растянувшись длинной лентой.
По пути следования животных скапливались такие толпы народа, что требовалась помощь специального отряда полицейских для расчистки дороги. Для меня и сейчас остается загадкой, как при этом не произошло ни одного несчастного случая.
По мере движения каравана через Вену, Дрезден, Берлин в Гамбург он распадался на части. В королевском зверинце Щёнбрунн в Вене остались два жирафа, один слон и много мелких зверей. В Дрездене обрели свое новое местожительство также два жирафа и несколько других животных; Но большую часть животных взял Берлинский зоологический сад, в котором только что были отстроены новые павильоны. В Берлине остался носорог, первый из африканских носорогов, привезенный в Европу со времен римского владычества. Когда я покидал столицу, мой транспорт зверей уже значительно уменьшился. 8 июля мы благополучно прибыли в Гамбург. Невиданные никогда ранее суданские жирафы и молодые африканские слоны, а также другие заморские животные из Нубийской пустыни произвели здесь, на побережье Северного моря, сильный фурор. Художник Лейтеманн поспешил сюда, чтобы сделать зарисовки для «Gartenlaube». Зоологический сад в Гамбурге приобрел четырех жирафов, за ними последовали буйволы, медоеды и некоторые другие звери; остатки каравана впоследствии попали в Лондон и Антверпен. Если это описание перипетий, происходящих с этим большим транспортом животных, заинтересовало читателя, то я хотел бы отметить, что это только половина всего рассказа, причем половина наименее интересная, так как история транспортировки зверей по Европе далеко уступает по своей увлекательности и занимательности истории их перевозок по диким областям Африки, о чем будет рассказано в последующих главах.
С тех пор как я в начале 1866 года взял в свои руки все дело торговли зверями, я уже не знал покоя. Я был то на берегах Рейна, то у Красного моря, и когда возвращался домой, телеграммы, полученные в мое отсутствие, снова призывали меня куда-нибудь вдаль. Поездки не стали реже и тогда, когда я И марта 1871 года, уже под новым, черно-красно-белым флагом, обзавелся собственным домашним очагом. Все же мое свободное время принадлежало теперь семье. Из десяти человек детей, которых подарила мне моя жена, только пять остались в живых — три девочки и два мальчика. Оба — Генрих и Лоренц — стали сегодня моими компаньонами, они тоже давно уже счастливые супруги, а дочери самые старательные хозяйки. Живое Доказательство этого благополучия — тринадцать окружающих меня внучат.
Средства передвижения так усовершенствованы за последние годы, что трудно себе представить затруднения, какие приходилось преодолевать когда-то при перевозке людей и животных. Так, однажды я купил у владельца зверинца Августа Шольца партию зверей и перепродал ее за крупную сумму — 70 тысяч франков — хозяину одного из французских зверинцев Пияне. Чтобы доставить животных к месту назначения — в Италию, нужно было перевалить через Сен-Готард, так как туннель в этих горах был пробит лишь спустя десять лет. Понадобилось по крайней мере сто двадцать мулов, чтобы переправить транспорт животных через горы. Это был самый большой в наше время караван животных, и должен признаться, что, проведя его, я еще больше восхищался Ганнибалом, который за две тысячи лет до меня прошел примерно по этому пути со своими слонами.
При оформлении этой сделки я впервые столкнулся с дрессировкой животных, которая сыграла столь большую роль в нашем предприятии впоследствии и которой я дал совершенно новое направление. В караване находилось несколько групп дрессировщиков, которые возглавлялись специально приглашенным Робертом Даггезеллом.
Львы отгрызли ему один за другим три пальца, обрубки которых он украшал толстыми золотыми кольцами с большими драгоценными камнями. Это было, может быть, и не слишком красиво, но зато служило хорошей деловой рекламой. После двухлетнего турне по Италии, во время которого в Риме он был персонально отмечен итальянским королем Виктором-Эммануилом, Даггезелл пришел к нам, и я собрал ему целый зверинец. Он был очень смелый человек и в то же время умел забавлять зрителей всевозможными трюками. Однако в душе этой старой перелетной птицы дремал идеал мелкого буржуа современного большого города. Спустя восемь лет Даггезелл достиг своей цели, он стал богатым домовладельцем в Берлине и каждый вечер мог попивать винцо, а его осоловевшие собутыльники слушали с разинутыми ртами рассказы о приключениях укротителя львов. При этом обрубки пальцев и четыре глубоких шрама на голове, оставленные зубами тигра, производили именно тот эффект, который и подобало.
Вскоре после начала австро-прусской войны 1866 года я поехал во Франкфурт-на-Майне. Город был полон солдат, шума и возбуждения. Меня вызвали туда письмом из Зоологического общества, желавшего ликвидировать свой зоосад. И снова мой милый конкурент Джемрач из Лондона остался с носом, так как ему удалось добраться только до Кельна, потому что прямое сообщение между Кельном и Франкфуртом было прервано. Хотя и я тоже застрял в Кельне, однако сначала по железной дороге через Кобленц, затем пароходом и в экипаже, я все же достиг взбудораженного Франкфурта как раз в тот день, когда разыгралось знаменитое сражение у Ашаффенбурга. Тысячи ганноверских и баварских солдат проходили через город со своими пушками и обозами. В течение получаса я закончил во Франкфурте свои дела и вскоре находился уже на борту парохода, направляющегося в Кельн. То ли из-за контраста между картиной возбуждения во Франкфурте и тишиной, царившей на Рейне, а может быть и вследствие внутреннего удовлетворения от удачно завершенного дела, но первая поездка по Рейну оставила во мне впечатление лучшее, чем все другие поездки, которые я когда-либо совершал в своей жизни.
Слоны…
Спустя несколько дней я в сопровождении моего отца уже опять ехал в Вену, куда снова прибыл из Африки транспорт зверей, среди которых было семь слонов. Из-за военных действий пришлось сделать крюк через Франкфурт и Линц, так что мы попали в дунайскую столицу лишь через сорок часов. О мелких, хотя и интересных приключениях, без которых не обошлась и на этот раз перевозка зверей, но которые для меня являлись лишь побочными несущественными явлениями, я здесь рассказывать не стану. На обратном пути я заметил, что мои слоны страдают от колик. Я приказал в Нюрнберге отцепить вагон от поезда, так как одно из животных от слабости уже не могло стоять на ногах. Существует очень простое средство избавить слонов от этой болезни: поскольку колики большей частью вызываются недостатком движения, то лечить эту болезнь следует моционом. Я вывел семь своих африканцев на прогулку во двор вокзала и через два часа с удовлетворением заметил, что прогулка возымела свое благотворное действие. Когда мы снова погрузились в вагон, вдруг появился, весь багровый от ярости, начальник станции и поднял ужасный шум. И, должен сознаться, не без основания, так как слоны после себя оставили такие следы, которые должны были быть уничтожены при помощи метлы и мусорной лопатки. Я дал начальнику станции чаевых для его людей, и инцидент был исчерпан. Но на этом неприятности еще не кончились, худшее было впереди.
Не задолго от отхода поезда я отправился в город и купил там несколько бутылок рому и сахару. Из этого я сварил слонам крепкий грог — хорошее лекарство против колик. Оно, действительно произвело на слонов прекрасное действие, они шли в веселое настроение. Один из слонов, по-видимому, получил этого лекарства больше, чем нужно, так как начал делать разные глупости, боксировать со своими товарищами и сильно лягать их ногами. Этому буяну пришлось дать еще дополнительную порцию грогу, после чего он опьянел окончательно и повалился на солому. Он крепко проспал более шести часов. Вместе со сном прошло и опьянение.
Погрузка слонов на пароход
Четыре дня и четыре ночи мы добирались до нашей конечной станции — Харбурга. Отсюда животных на пароходе перевезли в Гамбург, где нас на набережной встречал мой приятель Райе. При выгрузке слонов он получил от одного африканца такой удар хоботом, что буквально проделал сальто-мортале в воздухе и, упав на землю, пролежал несколько минут без чувств. К счастью, он отделался только синяками, а слон остался, очень доволен результатами своего удара. Некоторые из этих слонов отправились за океан, в Америку, и были проданы там по 8500 долларов. Эта была самая высокая цена, которую до тех пор когда-либо платили за молодых слонов.
В 1867 году я снова получил два больших транспорта с африканскими зверями из Судана, служившего в течение многих лет самым крупным поставщиком животных для Европы. В составе первого транспорта было пять жирафов и один слон, которых привез из Египта немецкий купец Бернард Кон, баварец по происхождению. В своих поездках по торговым делам он кое-что слышал о Казанове и Гагенбеке, и это навело его на мысль самому собрать и привезти животных в Европу.
О них он дал мне телеграмму из Триеста. Жирафы были как раз те животные, которые были мне тогда нужны. Большие затруднения вызвала доставка этих животных с парохода на вокзал. Каждого жирафа должны были вести два человека. Слона повел я сам. Едва отперли двери конюшни, где находились животные, как все жирафы вместе со своими проводниками сорвались с места и помчались галопом по улице. Я передал Кону слона, позвал своих людей на помощь, и нам удалось ценой больших усилий в конце концов загнать длинноногих в вагоны.