Оазис
Шрифт:
– Ладно, молчу. Не буду разбивать твои иллюзии. Тем более, что теперь ваш побег всё равно сорвался. Бурхаев слов на ветер не бросает. Боюсь, что твоя подруга больше никогда не увидит его сына.
Я вскинула голову, вспомнив данное Яринке обещание просить Ральфа побыть посредником между ею и Яном, но в последний момент испугалась и прикусила язык. Просьба моя должна прозвучать нагло даже для наших с Ральфом, казалось бы, таких доверительных и даже нежных отношений. Пусть он жалеет меня, пусть балует, пусть никогда не напоминает, что я для него всего лишь очередная приобретённая
Ральф заметил моё смятение, но понял его неправильно. Погладил по волосам, осторожно чмокнул в висок и попробовал успокоить:
– Я не думаю, что твоей Ярине придётся и дальше терпеть выходки Бурхаева. За избитых девочек заведение берёт в разы больше, а он мужик прижимистый. На первый раз такое ему простится, если он грамотно обоснует свой поступок перед Ирэн. Но вот повтора она не потерпит. Больная девушка не приносит выгоды, покалеченная – тем более. Вот сейчас твоя подружка какое-то время не сможет танцевать, а значит, ночная программа многое потеряет: насколько я знаю, она – одна из лучших. Уже убыток. Так что, скорее всего, Бурхаев от неё отступится, когда кончится оплаченный им срок.
– Срок кончится только через три недели! – я в отчаянии скомкала подол платья. – За это время Бурхаев обязательно доберётся до Яринки ещё раз! И она… она его убьёт.
Ральф недоверчиво вздёрнул бровь, но я не дала ему ничего сказать.
– Ты не понимаешь! Ты Яринку просто не знаешь! Помнишь, я рассказывала про её семью?
– Ну?
Я прикрыла глаза, оживляя в памяти картины прошлого, и заговорила уже спокойнее:
– На все свои дни рождения и на каждое Рождество… знаешь, что она загадывала? Убить отца. Это её заветная мечта с восьми лет. Думаешь, она какого-то Бурхаева пожалеет?
Теперь Ральф не стал закатывать глаза. Задумался. А потом сказал ставшим вдруг жёстким голосом:
– Ну, тогда тебе лучше сказать своей подруге, чтобы выбросила эти мысли из головы и терпела всё, что Бурхаев ещё захочет с ней сделать! Потому что в противном случае, неважно даже, убьёт она его или только попытается, наказание за это будет не просто жестоким, а чудовищным.
– Смерти она не испугается, – глухо ответила я. – Точнее, испугается, но только потом, когда будет уже поздно. А сначала сделает, что задумала.
– Пусть передумает! – так же жёстко ответил Ральф. – Знаешь, что случается в таких заведениях с провинившимися или просто ставшими ненужными девушками?
Я качнула головой, борясь с желанием по-детски прижать ладони к ушам, чтобы ничего не услышать.
– Мы оба знакомы с Ховриным, – после небольшой паузы сказал Ральф. – Ты сама мне рассказывала, какие слухи ходят о нём на острове. И он не один такой. Есть мужчины, которые возбуждаются, только причиняя партнёрше боль. Чем сильнее боль, тем больше им в кайф. Само собой, прейскурант на эти услуги порядком выше, ведь реабилитация девушки после таких утех требует времени и денег. Но совсем другое дело, если девушка заведению больше не нужна. Тогда её просто продают какому-нибудь извращенцу без требования возврата. Надеюсь, ты понимаешь, какая судьба
Я съёжилась на коленях у Ральфа, снова пережив ужас, который пришлось испытать, когда выяснилось, что зловещий Ховрин намерен приобрести меня для своих садистских утех. Ральф успокаивающе обнял меня второй рукой, но продолжил:
– За девушку, отданную на растерзание, можно получить хорошие деньги не только от её покупателя. Обычно процесс изнасилования, пыток и последующего убийства записывается на видео. А такое видео на чёрном рынке стоит немалых денег. Находятся любители. Снафф называется, не слышала?
Я отрицательно качнула головой, снова чувствуя, как Оазис смыкается вокруг меня, подобно ловушке, из которой нет выхода. Сдавленно произнесла:
– Ирэн говорила, что здесь никого не заставляют и не насилуют. Что, если девушка не хочет работать, то её просто перепродадут в другое место.
Ральф не стал возражать.
– Кого-то перепродают, наверное. Оазис далеко не единственный, как его называют, загородный клуб на Руси. Но и то, о чём я тебе рассказал, тоже не редкость. Поэтому лучше твоей Яринке не злить ни Бурхаева, ни Ирэн, даже не показывать, что она может создать заведению проблемы. Знаю, что совет крайне хреновый, но пусть терпит. Бурхаев отстанет рано или поздно. Выбора у неё всё равно нет.
– Есть! – я посмотрела Ральфу в глаза, опять кажущиеся чёрными в полумраке ночного номера. – Есть выбор. Я об этом и пришла поговорить… попросить.
Доннел поднял одну бровь, показывая, что ждёт и слушает. Отступать было поздно, и, не отводя взгляда, словно от этого зависела его реакция, я выложила Яринкину просьбу. И перестала дышать в ожидании ответа.
Выражение лица Ральфа почти не изменилось – лишь брови чуть сошлись к переносице, – но я расценила это как признак приближающейся грозы и, опустив голову, торопливо забормотала:
– Я знаю, что не должна просить о таком. Но ведь тебе ничего не стоит… один звонок. А для нас это… Конечно, если ты рискуешь, то…
– Да ничем я не рискую, – перебил Ральф с досадой в голосе, но без злости, – звонок можно сделать, и не представляясь. Главное ведь, как я понял, донести до младшего Бурхаева о выходке старшего?
– Да, – я осторожно подняла глаза, ещё не смея ни на что надеяться. – Просто всё рассказать. Пожалуйста. У меня же никого нет, кроме Яринки… и тебя.
Возможно, мне показалось, но глаза Ральфа потеплели, лоб разгладился, брови дрогнули. Нет, не поднялись опять милым домиком, но и хмуриться он перестал.
– Допустим, расскажу, – Ральф двумя пальцами взял меня за подбородок, не давая снова спрятать взгляд. – Но не станет ли хуже? Бурхаевский сынок закатит отцу истерику, отец осерчает пуще прежнего и, как думаешь, на ком отыграется? Опять же, на твоей подружке. Не лучше ли последовать моему совету и просто переждать бурю?
– Нет, – я упрямо мотнула головой, – не лучше. Раз Яринка так просила, значит, ей виднее, чем это кончится. Она Яна знает, а мы нет.
Ральф скептически хмыкнул, отпустил мой подбородок. Но я продолжала смотреть на него в упор, ожидая окончательного ответа, и Доннел вдруг кивнул.