Об этом не сообщалось…
Шрифт:
Проверку на сборном пункте Гордпенко прошел быстро. Когда однополчане узнали, что он жив, за Василием приехал сам командир полка, к тому времени уже Герой Советского Союза майор Капустин.
За Гордиенко особистам лучше всего теперь говорил тот факт, что к моменту знакомства с Дубровиным перечень его боевых дел весьма удлинился. Прибавилось звездочек на фюзеляже его «яка», а рядом с первым орденом появился ещё один – Красного Знамени – и медаль «За отвагу». Сам Василий тоже производил очень хорошее впечатление – крепко сложенный, энергичный, с острым умом, он схватывал всё, что называется, на лету.
Не менее важным было и другое. Гордиенко
Такое стечение обстоятельств плюс личные качества Василия Гордиенко делали его подходящей кандидатурой для осуществления задуманной операции. Об этом прямо сказали лейтенанту, добавив, что последнее слово остается за ним.
– Я считаю, что рассуждать тут долго нечего. Партийная дисциплина для всех одна, – ответил он Дубровину.
– Но в данном случае речь идет не об обыкновенном риске.
– К опасности нам не привыкать. Когда фашистская сволочь из всех стволов по тебе шпарит, бывает, что за пару секунд всю жизнь вспомнишь. Я считаю, если моя личность по всем статьям для дела подходит, то мне его и делать. Вот подучиться некоторым тонкостям не мешало бы. Я ведь, знаете, больше по лобовым атакам специалист.
– За этим, лейтенант, дело не станет.
Потянулись дни учебы. И когда Дубровин лично убедился, что Василий готов к выполнению задания, ему вручили аусвайс, сделанный по образцу раховского, и в ночь на 8 августа отправили самолетом в партизанский отряд Беспалько. Приземлился Гордиенко удачно и на следующий день встретился с Харитоном Карповичем, который на месте детально ознакомил молодого разведчика с обстановкой.
От Рахова по-прежнему не было никаких вестей. Поэтому решили, как об этом и было оговорено с Дубровиным, что лучше всего Василию сразу же пробираться в Запорожье к отцу и жене, обжиться там, войти в доверие к гитлеровским властям, а потом, при первой же возможности, съездить в Мариуполь к родственникам жены.
Аусвайс сработал безотказно. Меньше чем за двое суток Гордиенко добрался до Запорожья и ещё до начала комендантского часа был на пороге отчего дома. Встреча была и радостной, и горькой. Услыхав голос мужа, от которого целый год не было никаких вестей, Надя едва не лишилась чувств и с большим трудом смогла открыть дверь. Искренне обрадовался сыну и старик. Но даже при встрече кадровый запорожский металлист не сумел подавить в душе горькое чувство – не такой доли желал он своему младшенькому. Ведь строго придерживаясь легенды, Василий рассказал, что он отпущен из Бобруйского лагеря военнопленных к семье по состоянию здоровья и в связи с болезнью отца. И уже за скудным ужином старый Гордиенко не выдержал.
– Радость для нас с Надеждой большая, сынку, что живой ты. Но лучше бы ты сюда не приходил…
– Что так, отец?
– А то, что дорог на земле много, а для тебя здесь лишь две осталось – либо в услужение к фашистам идти, либо опять за колючую проволоку.
– Ну, может, как-то ещё образуется.
– Мы тут за этот год всякого насмотрелись. Послушай меня, старика. Лучше бы ты из лагеря прямиком к своим пробирался. Не для того я тебя растил и страна тебя учила, чтобы ты в лихую для всего народа годину на печке пересидел или того хуже…
Василий с большим трудом удержался, чтобы не ткнуться лицом в грудь
На следующее утро Гордиенко явился в комендатуру для регистрации. У него отобрали аусвайс, документы отца и жены, которые он предусмотрительно захватил с собой, и заставили прождать в приемной больше двух часов. К полудню, когда Василий, что называется, истомился в безызвестности, его наконец проводили в кабинет, где кроме пожилого гитлеровского офицера находился ещё и какой-то гражданский тип, поздоровавшийся по-украински с типичным галичанским акцентом.
Разговор с гитлеровцем был непродолжительным. Тот лишь поинтересовался родственниками в Запорожье, с какого времени он находился в плену и какую должность до того занимал в Красной Армии, где работает жена. Но когда офицер, даже не кивнув на прощание, вышел из кабинета, цивильный буквально засыпал Василия вопросами. Его интересовало все: и детские годы, и учеба в летной школе, и служба в армии, и поведение в лагере, и даже точное название хуторов и сел, через которые Гордиенко добирался из лагеря в Запорожье. Даже неискушенный в подобных делах Василий понял, что попал в руки опытного контрразведчика. Правда, в этом разговоре у лейтенанта неожиданно появился довольно веский козырь. Прослужив почти полтора года в Стрые, недалеко от Львова, Василий, который с детства хорошо знал украинский язык, без труда освоил наиболее характерные словечки и обороты местного диалекта. И сейчас, умело вставляя их в беседе с цивильным, он явно расположил того к своей особе.
Под конец беседа приняла доверительный характер.
– Мне очень приятно, пан Гордпенко, что Советы не вытравили из вашей души чувства национального достоинства.
– То, что впитано с молоком матери…
– Имейте в виду, дорогой пан Гордиенко, что борьба ещё далеко не закончена, и в этой борьбе украинский народ должен сказать своё слово. Тогда после окончательной победы каждый из нас получит своё.
– Мой отец, собственно, не имел ничего.
– Будет иметь. Обязательно будет. Попомните мое слово. Но для этого у вас, военного к тому же человека, только один путь. Настоящие патриоты Украины формируют сейчас добровольческую украинскую армию.
– Опять на фронт?
– На святую борьбу, пан Гордиенко. На святейшую. И не волнуйтесь – окопов не будет. Наш фронт будет проходить там, где комиссары нас не ждут.
– Если бы можно отложить наш разговор хотя бы на недельку – устал я в лагере.
– Бога ради! Сейчас требуется только ваше согласие, ничего больше. Вначале отдохните, потом подучитесь.
Ситуация, в которой Гордиенко оказался столь неожиданно, не была предусмотрена в плане, разработанном в особом отделе фронта. Пока что Василий радовался полученной отсрочке – всё-таки можно успеть и в Мариуполь смотаться, и Харитона Карповича повидать. Обнадеживали и намеки вербовавшего его националиста на какую-то специальную подготовку. Если не в Волноваху к Локкерту, то уж в какой-нибудь другой шпионский центр, на худой конец, обязательно направят. Значит, пользу Родине можно принести и там. Придя к такому выводу, Василий успокоился и твердо решил не откладывать в долгий ящик свою поездку в Мариуполь.