Обагренная Русь
Шрифт:
— Так ты и про Славна все знаешь? — удивился потрясенный новым известием Чурыня.
— Не ты один в трудах и премногих заботах, — ответил Сдеслав.
— Значит, дело наше обчее, — кивнул Чурыня и задумался. Хорошо, что еще один сообщник объявился, смекнул он. А там, глядишь, и еще кто поможет. Ежели придет Чермный в Киев, то не одному только Чурыне несдобровать. Новый князь новых бояр приведет с собой из Чернигова, а из прежних только тех оставит, кто докажет ему свою преданность.
И, как назло, ничего толкового Чурыне
— Трудненько нам будет с тобой к Чермному лицом поворачиваться, как стояли мы все эти годы к нему спиной, — сказал он Сдеславу.
— Трудненько, — согласился тот.
Угнетенно помолчали.
— Да неужто Славн переметнулся к черниговскому князю? — высказал сомнение Чурыня.
— Вот и меня смутило, — сказал Сдеслав. — Но потом я так рассудил: а чего бы и не переметнуться? Служил он Рюрику верой и правдой, и сыну его служил, а в трудную годину, когда бесчинствовал у нас Роман, справно оберегал от невзгоды Киев. А Рюрик чем ему за это отплатил? Черной неблагодарностью! И сын недалеко ушел от отца.
— А я уж подумал, не Ростислава ли видит он на киевском столе?
Сдеслав промолчал. Такая мысль и ему приходила в голову. Как знать, может, и впрямь берет к себе Всеволод дочь Чермного, а о том, чтобы Киев ему отдать, даже и не помышляет? Тогда, кроме Ростислава, некому занять великий стол.
Вот и гадай теперь, вот и кумекай: голова раскалывается. Не встретившись со Славном, главного вопроса им с Чурыней все равно не разрешить, сколько ни старайся.
И надумали они подальше припрятать свою гордыню и идти на поклон к своенравному боярину.
В тот же день при полуденном солнышке постучали они в ворота Миролюба:
— Отворяй, боярин. В гости мы к тебе и Славну.
Миролюб впустил их, но от Славна стал отнекиваться: чего-де выдумали, никакой другой боярин у меня не обретается. А про Славна только и слышал, что живет он себе, поживает в своей вотчине. Вот туда к нему и направляйте свои стопы, ежели вам так приспело.
— Ты, Миролюб, ловок, а мы тебя половчее, — сказал Сдеслав и дальше в переговоры пускаться с ним не стал. — Сам смекни, когда бы прибыли мы к тебе с дурными намерениями, то были бы не одни. Мы бы дружинников с собою взяли, чтобы гостя твоего вязать, — и, оттерев хозяина плечом, вошел в терем. Следом за ним вошел и Чурыня. Растерянный Миролюб последним переступил порог.
И впрямь, слушок, дошедший до бояр, был верен: старый Славн в одной рубахе сидел за столом и ел карасей в сметане. Густые поседевшие брови свисали ему на глаза. Из-под ворота рубахи виднелась волосатая грудь.
— Здорово, Славн, — сказал Сдеслав и, сев рядышком, тоже выудил в блюде жирного карася. — Давно мы с тобой не виделись.
Чурыня сел напротив, но карасей он не любил, а потому сидел, глядел на Славна белесыми глазами и только хлопал ресницами.
Славн рыгнул, руки вытер о скатерть и только тогда ответил:
—
— Скор ты в беседе, боярин, — сказал Сдеслав, — а я ишшо карасика не съел.
— Ну так ешь, да побыстрее, — усмехнулся Славн, не то мне самое время отходить ко сну.
— Наспишься, Славн, — сказал Чурыня. — Но сдается мне, что это только к слову, а самому-то не до сна.
— С чего бы это? — повел бровью боярин.
— А с того, что и тебе не терпится узнать, как это сыскали мы тебя и по какой причине явились. Ведь не по князеву указу покинул ты свою вотчину.
— А может, и по князеву?
— Мне лучше знать, — спокойно возразил Чурыня. — И обретаешься ты в Киеве не потому, что вздумалось потолкаться на торговище.
— Да почему бы еще? Забот у меня иных нынче нет.
Тут Сдеслав управился наконец с карасишкой и тоже вступил в разговор:
— Слух такой прошел, боярин, будто объявился ты в Киеве накануне больших перемен.
— В Киеве завсегда перемены, — сказал Славн, — а я живу на покое. Не до вас мне. Вон и Миролюба спроси, почто я в городе объявился.
Миролюб открыл было рот, чтобы поддержать гостя, но Сдеслав отмахнулся от него, как от мухи, и снова впился пристальным взглядом в Славна:
— Твой хозяин тебя не выдаст. А вот ведь что мне на ум пришло. Сколь лет ты в своей вотчине, да в Киев раньше не наведывался. А только Рюрик занемог, так ты и здесь!
— Так и вы со мною раньше дружбы не водили! — засмеялся боярин. — А тут, гляди-ко, сыскали. С чего бы это?
Умел Сдеслав развязывать языки. Вот и Славну язык развязал. Дальше речь его покатилась плавно:
— Небось не мы одни, и ты смекнул, что Рюриковы дни сочтены.
— На сей раз не выбраться ему, — поддакнул Чурыня.
— Вот, — указал на него Сдеслав. — Кому, как не Чурыне, про это знать.
— Да уж кому-кому, а ему-то я верю, — сказал старый боярин и снова срыгнул. — Хороши у тебя карасики, Миролюб.
— Ты про карасиков забудь, — рассердился Сдеслав. — Ты от беседы не уходи.
— А ежели мне карасики куды как приятнее вашей беседы? — нахохлился Славн.
— Вот закончим подобру-поздорову, — терпеливо сказал Сдеслав, — так хозяин тебе еще карасиков подаст,
Миролюб, стоя у стола, угодливо закивал головой. Напугали его незваные гости, так он уж и не рад был, что приютил у себя Славна. Теперь не оберешься лиха, теперь и ему ответ держать.
Старый Славн заметил его растерянность.
— Ты, боярин, не бойся, — сказал он, —Это они со страху. Скоро кончится их время, вот и лютуют.
— Ишь, како запел! — так и взвился Чурыня.
— Вот, — кивнул в его сторону Славн. — Небось и сам зришь. Ничего они с нами не сделают.
— А вот и сделаем, коли упрямишься, — пообещал Сдеслав. — Из терема тебя не выпустим и кликнем отроков. Покудова в Киеве наша сила.