Обагренная Русь
Шрифт:
— Были мы далеко и всего отведали досыта, — сказал Мистиша.
— А конь? — улыбаясь, спросил Звездан.
— Так и не попал он к боярину. Засадили Стонега в поруб за его обман, а коня я повел к Роману... Оставил нас Роман в своей дружине...
— Знать, приглянулись ему? — подзадорил его Звездан.
— Не без того, — ухмыльнулся Мистиша, — уж больно понравился Роману Крив — яблоко, слышь-ко, сбил с княжеского стяга. Ну а дале пошли мы под Сандомир. Шибко пугнули ляхов — король ихний Лешка запросил у Романа мира. Перейдя Вислу, остановился Роман под Завихвостом,
Ветром давно ушедшей жизни повеяло на Звездана. Плеснулась в глазах его былая синь.
— После того ничто уж нас не держало — отправились в Киев, — продолжал Мистиша, — из Киева в Новгород подались, думали встретить тебя там, потом около года обитали в Торопце у князя Мстислава. Приехали во Владимир, стали тебя искать да купца Негубку. Негубка-то с Митяем в Булгар отправились да там и сгинули. Сколь уж времени, говорят купцы, ни слуху о них, ни духу... А нам, вишь ли, помог дружок твой старый. Веселица. Приглянулись мы ему — так он нас и ко князю Юрию свел, нынче мы в его дружине...
К самому нелегкому клонилась беседа.
— Почто сидеть тебе в монастыре? — пристал к Звездану Мистиша.
Очнулся Звездан, растаяла синь в его глазах. И снова предстал он пред своими знакомцами в чернецком скромном одеянии, едва не в рубище — потерлась, обветшала ряска на локтях, шапчонка старенькая да выцветшие чеботы.
Замкнулся Звездан, перекрестил Мистишу с Кривом:
— Ступайте, а мне пора на молитву.
Так и не ответил он на Мистишин вопрос, вратарю строго-настрого наказал:
— Никого ко мне в обитель не пущать.
И попросился у игумена в затвор. Целый год сидел в темнице, изнуряя себя строгим постом. Вышел на волю — и закружилась голова. Но на сердце было легко и ясно.
И снова молол он зерно для братии, помогал поварам, рубил дрова и носил воду.
Время словно бы остановилось на гребне монастырской стены...
Необозримы дороги, ведущие в мир. Кто-то прожил свой век в небольшом селе, — кажется, все луга и леса окрест исходил и вдруг на склоне лет открыл для себя небывалое: новую тропинку пробил в дремучей чаще лось, поднялось у обочины новое рябиновое деревцо, иным цветом украсилась знакомая с детства лужайка; подмыв берег, ушла в другое русло река; где был омут, насыпало отмель, где раньше была отмель, распахнулась темная бездна. Озерцо, в котором купался мальчонкой, заросло ряской и мхом, и вместо рыбы в сети все чаще попадаются вертлявые лягушата, а рядом просверлил суглинок новый родничок, положил начало бойкому ручейку, а тот с годами положит начало большой реке...
Другому открывается иная новизна. Не живется ему на месте — не такая у него душа. Застоится — затоскует, а чуть стронется — и оживет, жадно всматривается в незнакомые приметы: то это зелень бескрайних трав, то угрюмая скованность гор,
Увели от дома дороги и Негубку с Митяем, а когда оглянулись, страшно им стало: долгие месяцы пути остались за их спиной.
И чего только не повидали они, чего не наслышались!
От Булгара плыли вниз по Волге на лодиях, потом долго тащились через бесплодную пустыню. В Хорезме дивились обилию сладких плодов. В Отраре, рядясь на торгу, глаз не могли оторвать от блестящего китайского шелка.
Тут бы и остановиться им, тут бы и повернуть назад — за диковинный товар получили бы они у себя на Руси немалый прибыток.
Но Негубка был ненасытен: покрутившись среди купцов, сговорился с тангутами:
— Возьмите меня с собой.
— Пойдем, — сказали ему тангуты. — Все, что видел ты в Отраре, лишь малая частица тех богатств, которыми щедро наделена наша земля.
— Прошусь я не ради богатств, — с достоинством отвечал им Негубка, — а хочу взглянуть, где и как живут люди.
— Живут по-разному, — уклончиво сказали ему тангуты.— А попутчику мы рады. Ты многое повидал, кое-что повидали и мы — вместе нам будет хорошо.
— А далека ли дорога?
— Дорога далека, но вот пришли же мы в Отрар.
Били по рукам, переложили поклажу на верблюдов и ранним утром двинулись в степь.
В большой караван собрались купцы, говорили на разных языках, а понимали друг друга с полуслова. Держались с достоинством, всяк свою охранял честь, каждый пекся за свой товар, но чем дальше, тем все неспокойнее становились Негубковы спутники. Приуныла и охрана (солнышко, что ли, их припекло?), приуныл и караван-баши: то и дело он придерживал своего прыткого ослика, оглядывал из-под руки изгорбленный холмами край степи и поцокивал языком.
— Что испугало вас? — обратился к нему Негубка.
Тот ответил не сразу.
— Ты чужеземец, и тебе еще не все известно, — сказал он наконец. — Большие перемены случились в нашей степи. Раньше торговый путь был приятен и безопасен, теперь беда подстерегает нас на каждом шагу...
— Но с вами надежная стража!
— Э, какая же это стража, — помотал головой собеседник. — При одном только виде монголов все эти красавцы воины разбегутся, как дикие джейраны.
— Ты сказал: при виде монголов, — продолжал допытываться Негубка. — О монголах слышал я краем уха и в Отраре. Что это за народ и почему его все так боятся?
— Когда-то были они мирными аратами и пасли свой скот, — начал рассказывать караван-баши. — Но объявился Темуджин, которому присвоили имя Чингисхана, собрал вокруг себя всех монголов, отдал пастбища нойонам и пошел войною на соседние племена. Теперь он мечтает о завоевании Тангутского царства...
— Но ты же сам говорил мне о могуществе твоей страны.
— Да. Император Ань-цюань отгородился от степи крепкими стенами крепостей — ему монголы не страшны. А как быть нам? Купцы беззащитны всюду.