Обагренная Русь
Шрифт:
Без особой охоты отправился боярин в Торжок. Впустили его в город, отвели к посаднику.
— А я-то думаю, кто это в гости ко мне пожаловал! — обрадовался, увидев Домажира, посадник. — Садись, боярин, к столу!
— Некогда мне с тобою меды распивать, — от гордости распирало Домажира. — С повелением я к тебе от Мстислава: сдай город, и зла он ни вам, ни домам вашим не причинит. А буде не сдадитесь, буде упрямиться станете, так возьмет вас князь наш на щит.
— Что-то запамятовал ты, боярин, — сказал посад
ник. —
— Погода, посадник, в наших краях переменчива, — намекнул Домажир, — как бы кому другому в оковы не угодить.
— Зря вздумал ты меня стращать, боярин. Покуда нет мне повеления веча и владыки Митрофана, со стен не сойду и ворота не открою.
— Так и передать Мстиславу?
— Так и передай.
Другого ответа от посадника Мстислав и не ждал. Ничуть не удивился он, выслушав Домажира, и стал готовиться к осаде. Знатоки своего дела, первейшие плотники, ехали с ним в обозе; срубили они в лесу крепкие стволы, обили комли железом — бить в городские ворота; натесали длинных жердин, сделали лестницы — лезть на городские стены; лучники насмолили пакли, чтобы стрелы с огнем метать за городницы — зажигать в городе избы...
Русский на русского пошел, брат на брата — жаркая сеча завязалась на городских валах. Взял Мстислав Торжок, отдал своим воинам на поток и разграбление. И одним из первых ринулся к одринам боярин Домажир, полные возы набил, а ему все мало — даже бедных изб не оставил без внимания, отовсюду что-нибудь да взял: там горшок, там ухват, а где и колыбельку из-под младенца. Сидел довольный на куче сваленного добра — никого к себе не подпускал, сам никуда не отлучался.
Но розыскал его посланный от Мстислава.
— Будя, боярин, на куче-то сидеть, — сказал он с усмешкой. — Зовет тебя к себе князь.
— Да как же брошу я свою кучу? — разворчался боярин. — Воины ваши нехристи и хитители — останусь я, отлучившись, ни с чем. Может быть, ты постережешь мою кучу?
— Еще чего выдумал, боярин!
— Постереги, а я тебе перстенек серебряный дам.
— Больно дешево ценишь ты кучу свою, боярин. Не стану я стеречь ее за серебряный перстенек.
— Ну так дам золотой, — скрепя сердце, пообещал боярин.
— Дай сейчас перстенек, тогда и постерегу.
— Экой ты хват, право, — разворчался Домажир. Но уж так ли не хотелось ему расставаться со своей кучей!
— Ладно, — сказал боярин, — бери перстенек, да стереги в оба. Чего не доглядишь, с тебя после спрошу.
— Ну сумлевайся, боярин, — пообещал гонец, любовно примеряя на палец перстенек.
С тяжелым сердцем ушел от своей кучи Домажир, но делать нечего: опасался он Мстиславова гнева.
Князь сидел на скинутом наземь седле перед посадниковой избою в окружении еще не остывших от битвы дружинников. Посадник стоял перед ним, понурясь.
— Ну что, — ехидно спросил его Домажир, — кого нынче признаешь за своего князя?
— Как и ране, признаю над собою Святослава, — упрямо твердил посадник.
— Чего глядеть на него, княже? — повернулся к Мстиславу Домажир. — Долго ли еще терпеть будешь такую дерзость?
— А ты помолчи! — оборвал его князь. — Не для того зван, чтобы давать мне советы.
Домажир обиделся: вот и служи князьям — с утра не знаешь, как повернется к вечеру. Еще и сам во всем виноват будешь.
— По душе мне верность твоя, посадник, — сказал Мстислав. — Ты вот ответь мне: а ежели меня выкликнут на вече, так же верен будешь и мне?
— Ежели выкликнут, ежели присягну, то и тебе верен буду до гроба, — твердо проговорил посадник.
Ответ его понравился Мстиславу.
— Вот, — сказал он всем и задержал взгляд свой на Домажире. — Слышали?
— Как не слышать, княже, — вразнобой заговорили все. Домажир громче всех постарался.
— За верность друзей своих я гривной жалую, а врагов не наказую, — сказал Мстислав. — Ступай и ничего не бойся, посадник. Дел у тебя много. Пущай возвращаются жители в дома свои — прощаю я им невольную их вину. Тебя же, боярин, — повернулся он к Домажиру, — звал я, чтобы скакал ты без промедления в Новгород и так бы говорил новгородцам: «Кланяюсь святой Софии, гробу отца моего и всем вам: пришел я, услыхав о насилиях, которые вы терпите от Святослава, жаль мне стало своей отчины».
Вот и снова повис над Домажиром карающий меч: не хотелось ему скакать в Новгород, где ждали его на расправу, — боялся он, что примут его не как Мстиславова неприкосновенного гонца, а как мятежного боярина.
Но мог ли он не послушаться своего нового хозяина? Чтобы скрыть смятение, низко поклонился князю Домажир:
— Повеление твое исполню, княже.
И побежал трусцой к своей награбленной куче. Тяжелое было у него предчувствие, под ложечкой сосало — так и есть: ни воина, ни кучи на старом месте не было. Только и осталось, что несколько побитых горшков.
Зато рядом другая куча выросла. И сидел на ней другой боярин, причмокивая, раздирал жареную курицу.
— Ты почто это мою кучу под себя перетащил? — закричал Домажир.
— Моя это куча, — спокойно отвечал боярин и бросал под ноги Домажиру куриные косточки.
— Нет, моя, — сказал Домажир и хотел схватить боярина за ногу. Но боярин неподатливый оказался, лягнул Домажира в плечо — тот кубарем с кучи.
Шум поднялся, как на торгу, — сбежались отроки, стали растаскивать бояр. Давешний Мстиславов человек тоже возле них объявился.
— Возвращай перстень, не то пожалуюсь князю! — накинулся на него Домажир. — Ты почто не стерег мою кучу, как сговаривались, а отдал ее другому боярину?