Обед в ресторане «Тоска по дому»
Шрифт:
Она заметила у Коди в баках легкую проседь, кожа на его щеках стала похожа на тонкий пергамент, а вот Рут оставалась все той же нелепой пигалицей с коротко остриженными волосами, в уродливых платьях. Как овощи на прилавке магазина вянут, не успев созреть, так и Рут с годами не пополнела, не стала мягче. Вечерами, когда Коди возвращался с работы, она суетилась на кухне, готовила в изобилии сельские блюда, к которым Коди почти не притрагивался, он потягивал джин с тоником и смотрел по телевидению последние известия. Они спрашивали друг друга: «Ну, как прошел день?», «Все в порядке?», но, казалось, не слушали ответов. Перл вполне могла себе представить, как по утрам, проснувшись на двуспальной кровати, они вежливо спрашивают
Домой Перл ехала в тряском вагоне, опять среди солдат, с чувством усталости и безнадежности. Приехала в Балтимор с опозданием на семь часов и отчаянной головной болью. В здании вокзала она увидела Эзру, который понуро брел ей навстречу, и вдруг ее словно пронзило… Какое сходство! Это была походка Люка, серьезного маленького Люка. Жизнь так печальна, подумала она, невыносимо печальна. Но когда она целовала Эзру, печаль сменилась явственным раздражением. Интересно, почему же он примирился со всем этим, как мог допустить, чтоб все так сложилось? Неужели он получал удовлетворение от своего горя? (Словно расплачивался за что-то, подумала она. Но за что именно ему расплачиваться?) В машине он спросил:
— Ну, как тебе понравился Люк?
— А тебе не приходило в голову поехать туда и вернуть ее?
— Я никогда этого не сделаю, — сказал он без всякого удивления, осторожно выруливая со стоянки.
— Не понимаю, почему бы и нет.
— Это нечестно. Так нельзя.
Она не отличалась философским складом ума, но по дороге домой, глядя на унылый балтиморский пейзаж, думала о том, что честно и что нечестно: о теоретических достоинствах, существующих в пустоте, и о том, имеет ли вообще все это смысл. Когда они приехали, она вышла из машины, молча отворила дверь и поднялась по лестнице в свою комнату.
Эзра заметает мертвую птицу на кусок картона и опускает ее в мешок для мусора. Потом закладывает картоном разбитое окно, сквозь которое птица, наверное, проникла в комнату. Перл тем временем собирает в кучку осколки стекла и идет вниз за совком. Дом уже немного ожил — веселый лиственный узор играет на полу гостиной возле открытой двери, по комнатам разносится запах нагретой солнцем травы.
— Она так и не оправдала себя, — недавно сказал Коди по телефону насчет фермы. — Незрелая была идея, да и появилась она у меня, когда я был еще молод.
Но в таком случае почему же он ее не продает? Наверное, не может; а она, Перл, потратила столько времени, убирая этот дом, готовя для него жилье, открывая и закрывая ящики комода, будто могла найти там его секреты. Она отлично представляла себе Рут в этой кухне, Коди, осматривающего забор или занятого еще какой-нибудь мужской работой. Видела, как Люк бегает по двору в джинсовом комбинезоне. Теперь он уже подрос, впору ходить на рыбалку, плавать в речке за выгоном, а может, и за скотиной ухаживать. В августе ему будет восемь. Восемь или девять? Все перепутала. Теперь она почти не видается с внуком, и, когда он с родителями проездом бывает в Балтиморе, ей всякий раз приходится заново побеждать его застенчивость. В каждый приезд у него обнаруживаются новые увлечения: то пугачи, то шарики, то марки. В последний раз, когда он был здесь, года два-три назад, она приготовила ему в подарок мужнин марочный кляссер, чей темно-бордовый переплет из искусственной кожи посерел от плесени, но, как выяснилось, Люк увлекался теперь авиамоделизмом. Он сказал ей, что строит из бальзового дерева модель реактивного самолета, который будет летать как настоящий. А сам он собирается в астронавты.
— Когда я вырасту, астронавт станет самой обычной профессией, — сказал он. — Люди будут летать на ракетах так же запросто, как сейчас ездят в автобусе. Летом будут отдыхать на Венере. Поедут не в Ошен-Сити, а на лунные пляжи.
— Вот как, — сказала она. — Это замечательно! — Но она была слишком стара для таких путешествий. Не могла она поспеть за всем этим, сама мысль о путешествиях на Луну приводила ее в уныние.
А теперь — кто знает? У Люка, наверно, совсем другие интересы. Он так давно не был здесь, она не уверена, приедет ли он когда-нибудь снова. В тот последний приезд Эзра достал из чулана свою старую грушевую блок-флейту и показал Люку, как на ней играть. Перл не разбирается в блок-флейтах, но, очевидно, с ними что-то происходит — может, дерево пересыхает, может, коробится, — если на них долго не играть, а эту блок-флейту не брали в руки по крайней мере лет десять. Звук у нее стал прерывистым и хриплым. Но как взволновали ее эти три старые мелодии, прозвучавшие после столь долгого молчания! Эзра и Люк отправились на Кэлверт-стрит за льняным маслом. Не прошло и двух минут после их ухода, а Коди уже спросил, где они.
— Пошли купить масла для Эзриной флейты, — сказала Перл. — Разве ты не видел?
Он извинился, вышел на улицу и стал расхаживать перед домом. Рут осталась в гостиной и толковала про школу. Перл слушала вполуха. В окно ей было видно, как Коди в расстегнутом пиджаке ходит взад-вперед. Она поняла, что Эзра и Люк вернулись, еще до того, как увидела их, — поняла по тому, как Коди застыл на месте.
— Где вы были? — услышала она его вопрос. — Что вы там делали?
Люк так и не научился играть на флейте. Коди объявил, что им пора.
— Но Коди, — сказала Перл, — я думала, вы заночуете!
— Ни в коем случае. Ни в коем случае. Я не могу оставаться здесь. Это рискованно. Разве ты не видишь, что замышляет Эзра?
— Что он замышляет, Коди?
— Разве ты не видишь? Хочет украсть моего сына, — сказал Коди. — Так же как он всегда крал всех. Разве ты не видишь?
В конце концов они уехали. Эзра хотел подарить Люку свою блок-флейту, но Коди запретил Люку брать ее, обещал купить новую, красивее, лучше, не пересохшую, не искореженную.
Теперь Перл уже не сомневается, что ее семья из невезучих. Сыновья не были счастливы, а дочь, похоже, так и будет вечно разводиться. И винить в этом некого, кроме разве что самой Перл, которая растила детей одна, без мужа, и наделала ошибок, уйму ошибок. И все же иногда ей думается, что это просто судьба, а ничья не вина. Наверно, все было заранее предопределено, и каждый должен исполнить свою роль. Она, конечно же, не собиралась делить своих сыновей на хороших и плохих, но что поделаешь, если один из них всегда был хорошим, а другой всегда плохим? И что же могут поделать сами сыновья? «Разве ты не видишь?» — кричал Коди, и на мгновение она вообразила, что он предлагает ей окинуть взглядом всю его жизнь — годы боли и недоумения.
Часто, словно ребенок, глядящий через забор на чужое веселье, она с завистью смотрит на другие семьи и спрашивает себя, а в чем же их секрет. Они кажутся такими дружными, такими спаянными. Может, это потому, что они набожны? Более требовательны или, наоборот, более терпимы? А может, потому, что они занимаются спортом? Вместе читают книги? Имеют общие увлечения? Недавно она случайно подслушала, как соседка рассказывала о своих планах на праздник Дня независимости: они всей семьей устроят пикник. Каждый член семьи — ребенок или взрослый — приготовит свое любимое блюдо. Те, кто еще мал, чтобы стряпать, будут отвечать за бумажные тарелки. Перл охватила такая тоска, что у нее задрожали колени.