Обед в ресторане «Тоска по дому»
Шрифт:
— Брехня, — сказал Слевин.
— А я и не знала, что ты интересуешься политикой, — заметила Дженни.
— Я не интересуюсь политикой. Но это все брехня, — повторил Слевин. — Она должна была сказать: «Уберите ваш вонючий флаг! Я протестую! С меня хватит».
— Ну ладно, ладно… — примирительно сказала Дженни. Она разбирала фотографии, которые ей дал Эзра, и, вытащив одну из них, подала Слевину, чтобы отвлечь его. — Вот посмотри. Это твой дядя Коди, когда ему было пятнадцать лет.
—
— Очень даже дядя.
— Если по-настоящему, то не дядя.
— Ты бы не говорил так, если бы знал его. Он бы тебе понравился, — сказала Дженни. — Что бы ему заехать к нам погостить! Он такой… неродственный, что ли, не знаю. А вот смотри, — она протянула ему другой снимок, — правда, моя мама красивая?
— По-моему, она похожа на ящерицу.
— Ну, знаешь ли, когда она была девушкой… До чего грустно… Знаешь, какая она была тогда беспечная…
— Она всегда забывает мое имя, — сказал Слевин.
— Но она же старенькая.
— Не такая уж старая… Она просто показывает, что я ничего не стою. Старая грымза. Сядет во главе стола, положит руки рядом с тарелкой — а на тарелке кусок хлеба — и зыркает во все стороны: туда-сюда, туда-сюда, как вращающийся вентилятор. Ждет, чтобы ей масло передали. Никогда не попросит, слова не вымолвит, пока ты или отец не скажете: «Не передать ли вам масло?» И она: «Ах, благодарю», как будто только и ждала, когда вы наконец догадаетесь это сделать.
— У нее была нелегкая жизнь.
— Хоть бы раз можно было поесть спокойно, чтобы не передавать ей масла.
— Знаешь, Слевин, ведь она воспитывала нас одна, — сказала Дженни. — Думаешь, ей легко было? В один прекрасный день отец ушел из дома, бросил ее. Мне было всего-навсего девять лет.
— Правда? — Слевин внимательно посмотрел на нее.
— Бросил ее навсегда. С тех пор мы его ни разу не видели.
— Вот сволочь, — сказал Слевин.
— Что поделаешь! — вздохнула Дженни и вернулась к фотографиям.
— Ну что за люди! Так и норовят обдурить.
— Не преувеличивай, — сказала Дженни. — По правде говоря, я теперь даже не помню, как он выглядит. Я бы не узнала его, если бы мы встретились. А мама все выдержала. Все обошлось. Вот посмотри, Слевин, какая у Эзры здесь старомодная стрижка.
Слевин пожал плечами и переключил телевизор на другую программу.
— Видишь, какая я была в твоем возрасте? — Дженни протянула ему свою фотографию, в клетчатом берете.
Он посмотрел и нахмурился.
— Кто это?
— Я.
— Нет, не ты.
— Уверяю тебя, я — в тринадцать лет. Мама пометила на обороте дату.
— Это не ты! — сказал он. Голос у него был необычно высокий, как у маленького ребенка. — Это не ты! Ну сама погляди! Как из концлагеря… Анна Франк! Кошмар! Ужас какой-то!
Удивленная, она перевернула снимок и еще раз посмотрела на него. В самом деле, фотография не особенно удачная: темноволосая маленькая девочка с худым настороженным лицом. Но не настолько ужасная, как он говорит.
— Ну так как же? — спросила она, снова протягивая Слевину снимок.
Он отпрянул.
— Это кто-то другой. Не ты. Ты всегда смеешься, всегда веселая. Это — не ты.
— Ну ладно, будь по-твоему, — сказала она и принялась рассматривать остальные карточки.
— Я хочу поговорить с тобой о вашем старшем, — сказала мать по телефону. — Как его зовут? Кевин?
— Слевин, мама, боже ты мой!
— Так вот: он украл мой пылесос.
— Что?
— В воскресенье, когда вы заезжали проведать меня, он забрался в кладовку и унес мой пылесос.
Дженни опустилась на кровать.
— Повтори, пожалуйста, еще раз, — попросила она.
— Пылесоса нет вот уже целую неделю, — сказала мать, — и я все не могла понять, в чем дело. Ведь точно знаю, воры к нам не лазили, а если бы даже и забрались, кто польстится на это старье?
— Но почему ты подумала на Слевина?
— Сегодня днем соседка, миссис Артур, сказала мне: «Не вашего ли внука я видела в прошлое воскресенье? Такой упитанный мальчик? Укладывал ваш пылесос в багажник машины».
— Не может быть! — сказала Дженни.
— А ты откуда знаешь? Откуда ты знаешь, что может и чего не может быть? Он нам чужой, Дженни. Эти дети достались тебе, как людям достаются гости на уикенд.
— Ты преувеличиваешь, — сказала Дженни.
— Все, о чем я прошу, — сходи в комнату Слевина и проверь. Проверь, и дело с концом.
— Как, сию минуту?
— У меня весь ковер в пуху.
— Ну ладно, — согласилась Дженни.
Она положила телефонную трубку на подушку и поднялась со второго этажа на третий. Слевинова дверь была открыта, но мальчика в комнате не было, хотя из радиоприемника громыхала рок-группа «Джефферсон-Эрплейн». Она осторожно перешагнула через рюкзак Слевина, обошла шаткую стопку журналов «Популярная наука», открыла стенной шкаф и тотчас наткнулась на материн пылесос. Она бы не спутала его ни с каким другим — старый пылесос с серым матерчатым мешком для пыли. Провод был аккуратно свернут и как будто не поврежден. Она бы еще поняла, если б Слевин разобрал пылесос, чтобы узнать, как он работает. Или сломал его в припадке ненависти к Перл. Но нет, вот он — цел и невредим — стоит в шкафу. Озадаченная Дженни помедлила несколько минут, потом вынула пылесос из шкафа и стащила его вниз по лестнице к телефону. В трубке нетерпеливо дребезжал голос матери: