Объект «Зеро»
Шрифт:
Кое-как я сформировал подобие шеренги, представился, объяснил боевую задачу на ближайшие дни. Они скалились, переговаривались, кто-то запустил руку за пазуху и почесывался. Сброд, обыкновенный штатский сброд.
Представив, каково будет, когда мы столкнемся с противником, я заорал:
– Молчать! Заместителем командира взвода назначается ефрейтор Цендорж. Сейчас я отлучусь на завод, а он объяснит вам, как должны себя вести военнослужащие. Ефрейтор, давай!
Цендорж, удивленно округливший глаза по поводу своего нового звания и должности, выпятил челюсть, заложил руки за спину, рявкнул:
– Смир-рно! Слушать и запоминать!..
Я двинулся к воротам, а за спиной звучал голос монгола:
– Моим прямым предком был завоеватель Вселенной Чингисхан. Он сделал это, потому что у него было правило: «Если из десяти один не выполняет приказ, убивать нужно всех десятерых!» Мы тоже станем выполнять это мудрое правило. Лечь! Встать! Лечь! Встать! Ты – двадцать палок по спине! Лечь!..
Паровой ворот оказался грудой разнообразных бронзовых деталей внушительных размеров. Злой и красный, как свекла, Шерхель, отдуваясь в усы, руководил погрузкой всего этого металлического разнообразия на колесные платформы.
– Ты место выбрал? – издали крикнул он.
– Ну да. Там, ближе к Дому Совета, выемка есть. По-моему, самое оно…
– Ладно, сойдет. Мы сейчас перевезем ворот туда, к утру соберем, опробуем, а ты делай клеть и канаты ищи. Борчик сказал – завтра в обед все должно работать.
– Как – в обед? Они же три дня давали…
– Какие, шайсе, три дня! Забудь. Свободники вышли на равнину. Все очень серьезно, Клим. Ты понял?
Я понял. Молча кивнув, развернулся и рысью помчался туда, где Цендорж дрессировал новобранцев…
Дальнейшее слилось в калейдоскопическую мешанину людей и событий: самодовольный, растолстевший Рахматулло, похожий на восточного набоба; темные ангары складов, занимающие все пространство от Безымянки до пустошей на месте вырубленного леса; мои юные подчиненные, волокущие бухты канатов, бревна и доски; Цендорж с палкой в руках, подгоняющий их; арбайтеры Шерхеля, облепившие повозки с частями ворота; грохот парового трактора, волокущего станину ворота; крики, ругань, спешка, суета…
Давно перевалило за полночь, уже и Аконит выполз из-за темной кромки гор, когда я скомандовал:
– Все, бойцы! На сегодня достаточно. Завтра на рассвете продолжим.
Несмотря на усталость, взвод построился весьма споро, и Цендорж повел его в заводские казармы. У полусобранного ворота встала охрана из безопасников. Почему-то я совсем не удивился, увидев, что все они облачены в новые чешуйчатые доспехи. Когда формальности были соблюдены и их командир, полузнакомый мне коренастый сириец, уселся у костра, я, отчего-то презирая себя, пошел в поселок разыскивать жилище семьи Киприади.
Меня встретили пустые улицы, залитые призрачным светом Аконита, и распахнутые двери домов. Люди ушли, и в их обиталищах поселились тишина и мрак. Временами мне казалось, что этот мрак шевелится, ползет, обволакивает меня, пытается поглотить, но чего-то боится – и отступает, заслышав скрежет камней под подошвами моих ботинок.
Медея сидела на крыльце, обхватив голые колени руками. Ночь стояла теплая, как и всегда в это время года, и девушка не стала утруждать себя выбором нарядов, накинув лишь длинную белую рубашку, похожую и на подвенечное платье, и на саван.
Я остановился в нескольких шагах, поздоровался.
– Пришел, – тихо произнесла Медея. – Пожалел…
Мне и в самом деле было жаль ее – одинокую маленькую женщину, сидящую на пороге пустого дома посреди пустого поселка, выстроенного на пустой планете, летящей через великую пустоту в неизвестность.
Присев рядом, я обнял Медею за теплые плечи и молча поцеловал завиток волос на виске. Она повернула голову. В ее глазах жил все тот же мрак, что затопил собой все вокруг.
Мы поднялись и пошли в дом. Медея не стала зажигать лампу, села на краешек кровати, спросила:
– Есть будешь?
– Нет. Ты знаешь, я…
– Иди сюда. Не надо ничего говорить. Нас ждут страшные дни…
Когда я сел рядом, она рывком сняла через голову рубашку и прижалась ко мне. Мрак обрушился на нас, затопил своей непроглядной плотью все вокруг – и остались только мы, единственные во Вселенной…
11 декабря 2207 года
Ворот собран и запущен. Работает очень шумно, при перевозке пробили трубу, и теперь черный дым из дыры низко стелется над плато, пятная наши лица сажей.
С клетью хуже. Если бы не помощь людей Шерхеля, мы бы не смогли ее сделать. Весь остаток дня ушел на размотку канатов. Завтра будем делать пробный спуск.
С Перевала приходят тревожные вести – на горизонте замечены разведывательные разъезды врага. Акка лично приказала отправить батальон под командованием Мелеха Хаддама и один из бронепоездов в номерной поселок, отстоящий от перевала на сорок километров. Этот полк и орудия бронепоезда должны прикрывать людей, работающих на разборе меднодорожного пути. По мне – так они занимаются бессмысленным делом. Если мы победим (что при нынешней организации обороны и настрое людей представляется мне маловероятным), то дорога понадобится, если нет – свободники все равно захватят весь снятый металл и быстро восстановят пути. Кроме того, дробить наши силы не самое верное решение – батальон Хаддама может попасть в окружение.
Вечером выяснилось, что батальон «Горгона», в котором служит Медея, переведен на казарменное положение и дислоцируется на Перевале, в той самой Южной башне.
Я не пошел туда. Представил себя, топчущегося с цветами у ворот башни, любопытные взгляды из бойниц, хихикающих часовых и – не пошел.
12 декабря 2207 года
Спустили клеть. Подняли. При этом историческом событии присутствовал Борчик и седой араб из Комитета общественной безопасности, что выдавал мне документы. Как-то не очень понимаю повышенный интерес отцов-командиров к Обрыву и нашему подъемнику.