Объективная реальность
Шрифт:
Наш визит Максимиллиан воспринял правильным образом — он из Вены исчез. Куда? Вот этого я точно сказать не мог. Но, надо отдать ему должное, когда он понял, что его семье уже ничто не угрожает и мы не собираемся немедленно валить его карьеру, то дал нам один документ, который должен был на политическом пути одного выскочки-ефрейтора поставить жирный крест.
Ах, вот и Мария… Пора. Здесь мы сделали всё, что могли. Мария устало падает на заднее сиденье.
— Я устала, майн либер, ты за руль, прошу.
Я не возражаю. Дело в том, что мой немецкий неплох, но не настолько, чтобы играть роль коренного шваба, а тут надо было втереться в доверие к местным, вот у товарища Остен это получалось так незаметно, естественно, что ценную информацию она добывала как бы походя, раз… и получилось. Поразительная женщина. И еще регулярно подкалывает меня. Обиделась… наверняка обиделась. Но дело делает. Вот не пойму я женщин, ни как класс, ни как единичное существо. Как в одном человеке может уживаться и готовность на самопожертвование, и на подлость, преданность и способность ударить из-за угла, искренность и измена. Не пойму, наверное, и не надо женщин понимать. Их любить надо. Но всех не получается. Максимум двух или трёх, не считая мамы.
* * *
Австрия. Линц. Управление полиции.
1 октября 1932 года
Начальник полиции Линца отдал этой работе всю свою жизнь. О начал свою карьеру простым патрульным в Эффердингене еще в конце прошлого века, 1897-м году. В этом году как раз на тридцатипятилетний юбилей своей карьеры он получил назначение начальником полиции в Линц. Для него это был потолок. Еще пару лет — и он выйдет на пенсию, будет выращивать сливы в собственном саду, этот небольшой домик в городе его молодости, Эффердингене, достался ему в наследство от отца, тоже полицейского чиновника. Семья Клауса Эрхаммера всегда была представителями закона — среди них были и судьи, даже один государственный обвинитель был в их роду. В Линце он бывал часто и этот город ему нравился, но всё-таки он мечтал вернуться на свою маленькую родину. Этот октябрьский день не обещал ему никаких неприятностей, совершенно никаких. Обычный день — обычные заботы полицейского, поставленного на столь ответственный пост, бумажная волокита — извечный бич что старой империи, что новой республики. Клаус с неприязнью посмотрел на изображение президента, тьфу ты, он прекрасно помнил то время, когда на этой стене висел портрет императора, сколько лет висел! Потом пришли эти… социал-демократы, и в стране начался форменный бардак.
От воспоминаний полицейского чиновника отвлек шум автомобильного мотора, он выглянул в окно — напротив отделения остановился новенький автомобиль, покрытый слоем дорожной пыли. Сердце Клауса предательски не ёкнуло — и зря! Очень зря. Из машины вышли двое — женщина и мужчина, оба невысокие, щупловатые какие-то, вот только держались они весьма уверенно, ну да, если могут позволить себе такое авто, то… И направились они как раз к полицейскому управлению. Вздохнув, да, он себе такое авто позволить не может, начальник полицейского управления уселся за рабочий стол и уставился в очередную бумагу. Вот только перед его мысленным взором всё торчала это чёртова легковая машина, мешала работать, черт ее подери!
(вот так вот выглядела мечта полицейского чиновника из Линца)
Когда мы зашли в кабинет начальника полиции Линца, то могу сказать, что герр Эрхаммер впечатлял: приблизительно сто пятьдесят килограмм живого веса при росте не более ста шестидесяти сантиметров не могли не впечатлить. Он сидел на особом «двойном» стуле, по всей видимости, кресло хозяину кабинета не полагалось, или он боялся в нём заснуть. Потому выбрал довольно жёсткий стул, но приличного такого размера, явно спецзаказ. Несмотря на то, что жарким этот октябрь не назовешь, он потел, капельки влаги выступали у него по лбу и он постоянно обмакивал себя большим носовым платком, походим на кусок простыни. В этом человеке всего было много: мясистые губы, массивные щеки, гигантская лысина, разве что глазки-щёлочки, но вот в них светился серьезный ум, да и энергии этому дядьке, возраст которого приближался к шестидесяти было не занимать. На нас с Марией он уставился весьма неприветливо. Ну да, разгребать ту кучу бумаг, что скопилась на его столе предстояло еще долго. А тут мы — такие красивые и нате вам! Но приветствовал нас он спокойно и без раздражения
— Чем могу быть полезен?
— Герр Эрхаммер, мы к вам по такому делу — вот тут коллективное заявление от жителей Шпиталя.
Мария положила перед полицейским чиновником правильно составленное и заверенное у нотариуса заявление. После чего продолжила:
— К сожалению, у нас отказались его принимать, поэтому мы пришли к вам.
— Простите, а кто вы?
— Мы журналисты Эмма и Виктор Крамер. Мы делали репортаж о жителях Шпиталя и нам рассказали весьма странную историю. О неожиданной смерти почти всей семьи уважаемых жителей этого поселка, да еще и о том. что одна молодая цветущая женщина умерла подозрительно внезапно, настолько, что они уже обращались по этому поводу в полицию. И полиция ничего не предпринимала! Вы же понимаете, что такая ситуация подрывает авторитет власти. Мы, как истинные патриоты страны не могли пройти мимо этого.
Герр Клаус сосредоточенно кивал головой, выслушивая монолог Марии, напоминая мне китайского болванчика. Он подвинул к себе заявление и начал читать, и лицо его стало багроветь. Как бы господина начальника полиции не хватил удар, впрочем, он довольно быстро пришёл в себя, интересный тип, явно что-то решил.
— Госпожа и господин Крамер, конечно, заявление оформлено должным образом, и мы его примем и зарегистрируем. К сожалению, какие-то следственные действия по сему заявлению прямо сейчас предпринять будет сложно: мне необходимо будет получить решение судьи на следственные действия, ведь срок преступления весьма давний… Сумеем ли мы получить какой-нибудь результат? Сложно сказать. Мы не настолько богатая страна, чтобы позволить себе отвлекать силы и средства полиции на старые и никому не нужные загадки.
Произнеся эту речь и совершенно от этого упрев, господин Эрхаммер черкнул на заявлении резолюцию и протянул его Мари.
— Прошу вас.
— Мария, если не трудно, занеси заявление для регистрации, я хотел бы задать господину полицейскому еще два небольших вопроса.
Как только Мария вышла на стол чиновника попал конверт. А Клаус показал себя опытным товарищем: он очень аккуратно платком открыл конверт, оценил толщину и цвет купюр, нервно хмыкнул, после чего сделал вид, что этого конверта не замечает.
— Герр Эрхаммер, не буду скрывать, что моего нанимателя весьма интересует то, что дело будет возобновлено. И мы готовы помочь нашей доблестной полиции. В разумных пределах.
— Зачем это вам, господин Крамер? Дела давно минувших дней? Или всё дело в фигуранте? Но это дело не касается Австрии, совершенно не касается.
— Вы не правы, герр Эрхаммер, совершенно не правы. Если этот человек придёт к власти, Австрия перестанет существовать как независимое государство. И это не устраивает тех людей, кого я представляю. Мы патриоты нашей страны и наши деньги работают на ее благо. Угрозы ее существованию надо устранять вовремя. Вы знаете, как говорят: паровозы надо давить пока они чайники.
— Вот как… но… понимаете… я помню это дело… Смерть Клары Гитлер, урожденной Пётцль. Она умерла в возрасте сорока шести или семи лет, не помню точно. И, кажется, там было заключение врача о том, что у неё был рак. Насколько я помню, в одиннадцатом или десятом году? Надо поднять архив, так вот было это заявление от жителей Шпиталя, они обвиняли сына Адольфа в скоропостижной смерти матери. Насколько я помню, даже дело завели, да, точно, было такое дело, вы абсолютно правы. Вот только скажу я вам, что это дело прикрыли по приказу свыше? Кто давал тот приказ? Мне кажется, было письмо из Эвиденцбюро.