Объекты в зеркале заднего вида
Шрифт:
Я больше не видел Джейн Семашко и Кена Маклелланда.
Жалею страшно.
Эпилог
Как это будет
Это было время, когда весь мир принадлежал нам и будущее зависело только от нас.
Потом мы узнали: придется играть по чужим правилам, и все решено, и ничего нельзя переменить, а если дергаться, станет только хуже. Мы пытались с этим сжиться. Каждый выбрал свой путь и свой метод. Но что бы мы ни делали, судьба толкала нас на дорожку, которая вела к бунту.
Потому что будущее зависело от нас.
Ведь
Кену исполнилось сорок пять, когда он упал в обморок прямо на совещании в Департаменте культуры. Его удачно прооперировали, и теперь он свои выступления начинает так:
– Как вы знаете, у меня есть маленькая дырочка в голове. И сегодня Господь шепнул мне через эту дырочку: Кеннет, есть отличная идея…
Молодые сотрудники с непривычки пугаются.
Джейн еще не построила культовый автомобиль, но стала вице-президентом, как и хотела. За то, что вся подноготная любой машины – открытая книга для покупателя и никакой инженерный ляп не удастся больше списать на условных «китайцев», благодарите ее.
С Кеном они не стесняются грызться прямо на заседаниях правления. Это у них такой личный корпоративный стиль внутри корпоративного стиля, его нельзя обсуждать, и даже не думайте его копировать: что позволено Маклелландам, то не позволено вам. Злопыхатели говорят, это всего лишь дурной тон, которого они набрались, пока росли в немытой России… На самом деле Кен всегда останется для Джейн чем-то вроде непутевого младшего брата. Она уверена, что его надо вести по жизни за руку, иначе Кен заиграется и наделает глупостей. Она крайне неохотно отпускает его одного в командировки.
На последнем фото, где мы все вместе, Джейн просто чудо как хороша.
Мы вчетвером отошли в сторонку после юбилейной церемонии – отмечали тридцать лет со дня выхода конвейера на проектную мощность, – и нас, героев «событий», ветеранов завода и просто симпатичных ребят, там щелкали все, кому не лень. Было забавно, и было потом из чего выбирать.
Кен уже, конечно, не тот. Я отмечаю это со смешанным чувством сожаления и зависти. Он больше не солнечный мальчик и не рубаха-парень – потяжелел, и физиономия стала отчетливо прямоугольной, совсем нерусской, и улыбка теперь другая. Она спокойная и уверенная, только нет в ней той рвущейся наружу радости, за которую его так обожали в этом маленьком городе. Кен больше не вспыхивает навстречу вам, он себя экономит и держит в узде. Он серьезный человек и выдающаяся личность.
Возможно, дело в том, что рядом Джейн и Кен инстинктивно зажимается по старой привычке, ведь она запросто может дать ему по рукам или ляпнуть при всем честном народе: попроще, Кеннет Дональдович, попроще, не такая уж ты звезда.
В светлой шевелюре Михалыча пока еще трудно разглядеть седину, а она там есть. Он слегка расплылся, но это по-прежнему славный русский богатырь и гордость Левобережья, особенно по пятницам. Есть один кадр, в который влезли все трое его отпрысков, и мы расхватали по одному, а Михалычу не досталось, и он стоит с выражением крайнего недоумения на лице. Кажется, еще секунда, и Джейн ему скажет:
– Все-таки, Михалыч, у тебя
Но с нами дети, и она сдерживается.
Впрочем, Джейн не упустила случая показать себя во всей красе и прямо с трибуны, на которую были направлены сотни объективов, выдала:
– Какая жалость, что с нами нет сейчас человека, без которого многое на заводе было бы иначе, тоже участника «событий»…
Приглашенные на юбилей ветераны, числом где-то в тысячу, навострили уши. «Было бы иначе» очень политкорректная формулировка, знаете ли. Подозрительно корректная.
– Он сейчас в далекой Африке, но я знаю, что мыслями он с нами…
Влезь Малахов на табуретку, он бы такого эффекта не добился: народ принялся с ног валиться, как в старые добрые времена.
– Не скучай без нас, Рой!
На несколько минут торжественный митинг пришлось остановить: толпа орала и прыгала, будто мы в футбол выиграли.
Нет, не выиграли, у нас как была, так и осталась традиционно худшая в регионе футбольная команда. Видимо, футбол – это просто не наше. Все, что мы умеем, – лучше всех в мире собирать цитрусы. Тоже неплохо, я считаю. Но кто меня спросит? В городе давно привыкли, что с цитрусами у нас порядок, и теперь хотят футбол.
Между прочим, если бы меня кто о чем спросил, я мог бы сказать, что наконец-то стал прилично выходить на фото. Набрал с возрастом некую значительность или сам к себе иначе стал относиться и это повлияло… Глаза точно еще лучше, чем прежде. Глаза у меня редкие. И я вижу ими то, чего не замечают другие.
Чуть не забыл: Дик Пападакис меня в некотором смысле обманул. Он не стал боссом, как обещал когда-то. Он комический актер и превосходно играет пафосных идиотов.
Нынешнего директора зовут Пенелопа Яковлева, и она железной рукой проводит в жизнь линию штаб-квартиры. Выше знамя соревнования, и все такое. Народ ругается: мы и так уже всех перепиндосили, с кем соревноваться? Опять с собственным веддингом?
Зато на совещания по эффективности можно не ходить, Кен их просто изничтожил. «Культуристы» шныряют вдоль линии постоянно, их стало только больше, и они на редкость въедливые ребята, но дурацких семинаров у конвейера не проводят. Выдумал чего – молодец! Готовь презентацию, иди в конференц-зал и защищай свою идею, прямо как диссер, при всем честном народе. А желающие могут тебе объяснить, что ты дурак. Это на заводе любимое развлечение, из-за него весь русский стафф перессорился, и уже дошло до мордобоя.
Работяги говорят, при «Папе Джо» такой фигни не было.
Пенни, когда впервые это услышала, вместо того чтобы посмеяться, обиделась страшно, почти до слез. Я, говорит, думала, что мы машины делаем, а у нас тут, оказывается, свиноферма. Три тысячи неблагодарных свиней! Блин, русские, когда вы уже поумнеете, а?
Она очень серьезно относится к своей работе. Иногда слишком. Ну и чувство юмора у нее, скажем прямо, не такое, чтобы понимать шутки интеллигентов с веддинга. Хотя с коэффициентом интеллекта она вроде согласна: ай-кью у экипажа «Звезды Смерти» был на нуле, а настоящие монстры, типа Михалыча и меня, с годами научились загонять его в минус.