Обэриутские сочинения. Том 2

Бахтерев Игорь Владимирович

Далее: ПРИБЛИЖЕНИЕ НАЧАЛА

над крышами и бездонными провалами печных труб, вознесённых в сумеречную пустоту Петербурха…

где связь литавр,где чернь и грязь,но в блеске Невский —ец сым су льюи стур и страздесь невских струйлеса,лис вредных струнстры свусры щукщи щу – щи щу…

Далее: СБОРНИК СВЕДЕНИЙ

для каждого, кому предстоит подняться на продуваемый ветрами раус, чтобы сообщить про ночной миракль, играемый

на глубине восьми саженей, каждую неделю с пятницы на четверг.

Случайным прохожим представляется удобный случай сбежать в подвал по кривым ступеням. Недостающие, то ли восемь, то ли пять, предусмотрительно заменены холстиной, соломой, разной всячиной.

А внизу, у столов распоряжаются проворные молодцы с узкими, словно птицы, головами в аккуратно залатанных мундирах, красиво стоптанных штиблетах. Прихрамывая, эти давно постаревшие старообрядцы вежливо обзывают пришедших боярами, угощая каждого, разумеется, за наличные, кого маринованными бубликами, кого бочковым саланским пивом, хотя, говоря правду, бояр привлекает постная еда, например, копчёная крапива, отборные макокаки, другие предметы полезного назначения.

Далее: НЕОБХОДИМОЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ

Ты, только ты,заклятый друг,боярин в бороде помятой,спешь в наш кругнечётной датыпростёртых плечнемытых рук.Пора-пораблестит «ура!»пришельцев стана выпуклых устах.За кружкой сестьс гуляной естьприсесть на печьнад бочкой лечьразинув рта стремительный овал.Салан испитьв безмолвном хоре,сойдя в подвал – к семейной своре.И он спешил,кружил впотьмах,забыв собачек на лужкахиль на ветвяхс бареткой полой,во рту мелькая кружкой полнойвместившей отражение свечи.во тьме лечить,распадётся тайн квадратный ройи аналой в сплошной азон,подземный чад,где скрипок звон —звук барабана, взятый наугад,в немедленном убранствезаполнит залбез света постоянства,а голоса гремучих зазывалсвой крик, свой хрип, иль скрип,усталый «ух!»закончат разом, в закоулке уха.В твоём глазу удобно молодом,в твоём зрачке убого голубомкак в омуте утраченной водыжеланной небольшой сковороды.Запомни, запомнив дневных тенях пропавший случайза Невкой полнойПряжкой кволойв пляске жениховс модисткой голой.За гранью маяков,за бранью моряковв тоске упавших…Запомни-запомнидавно пропавший случайв дымах, ветрах,в полночной тишинеи пустоте вогнутойдля всех и для тебя замкнутой.

Далее: ПЕРЕЧЕНЬ

столпившихся на помосте под глиняными личинами.

Произносит тончайший, хотя и хриплый женский голосок, сопровождаемый всевозможными вздохами, ударами подошв, грустной песней подвешенного за хвост животного, кошки, собачёнки, кто окажется.

Примечание: в ближайшем перерыве

несчастное животное следует вознаградить

мясом, хотя бы рыбой.

Ни

один из бояр, от которых в подвале трудно продохнуть (кроме, конечно, пана Кубельчика, дышавшего легко, для остальных приятно), ну, решительно ни один не ожидал услышать эти бабьи звуки, напоминающие контрабас, возникшие среди общего гомона, когда некоторые жадно ухватывали поданную снедь, другие же шумно высказывались, вроде того:

– А каков нынче урожай стрюквы?

– А умён ли философ Бердяев?

Или того хуже:

– А сколько от нас вёрст разместился господь Бог, да и велик ли он ростом?

Тем временем подобный контрабасу голосок задушевно произносил:

– Моряк Петров, ныне лодочник, композитор Вагнер и его сын переросток, зы-гзи-зу, она же Пинега, невеста Петрова, старухи-шарманщицы, барабанщицы, затем усопшие, грубый сторож, лысый господин с неуклюжей переносицей. Случайный встречный, трёхцветный булленбейсер, Иван Гаврилыч Бог, Ангел-Путешественник. Палка о трёх концах со звуком фа. Потом Пуришкевич. Потом Милиционер Слёзкина. Потом апостолы с перьями вместо ушей. И прочие лица для представления менее значительные, к примеру: Шоун Бенбойхало. Даже странно, человек работает, кем? Электриком, а имя вроде клички.

Далее: БОЯР, ЭЛЕКТРИК И Я

– Три пуда чертей! Мы же чуть-чуть не упустили главного. Прислушайтесь, дважды звякнул колокольчик и таким тонким звуком, будто вы оказались наедине с придорожной былинкой.

Уже в полутьме ковыляют сухобокие подавальщики с коржиками, макоками, с чем попало.

Перестают бушевать шары наподобие человеческих голов, на деках – смычки, наподобие жердей.

Каждый ждёт чудо. Пусть крохотное, некрасивое. Не всё ли равно.

Занавеска раздвигается, и перед гостями предстаёт самое непредвиденное, словом, на помосте ничего не показывается, почти ничего: только ржавая рогожа с намалёванным овалом колеса, дымная лампадка на детских качелях и сам – я, в ночных шлёпанцах и заношенном фраке.

Я рассматриваю лысеющие подбородки и негромко мечтаю: хоть бы раз наши гости, наши бояре, оголили внутренности, хоть бы раз пролепетали:

– Думаете, я рыбак? Кто же тогда – солак или судак?

– А я, думаете, судомойка?

– Ошибаетесь, сударь. У меня бабочки вместо затылка. Я, сударь, кафедральный собор.

– А я, представьте, марганцовка.

– Да, да, – спохватывается моё сознание. Совершенно ясно: как же я сам не догадался прежде. У меня самого кузнечики вместо бёдер, и мой затылок тоже ушёл. И нет его со вчерашнего обеда.

Почему же вы молчите, уважаемые гости? Вместо ответа что-то скрипит, наверное, табуретка, во всяком случае у самого входа. Мне и смотреть не нужно. Я и так знаю, кто там сидит. Сначала удобно развалился, а теперь притворяется, будто на табуретке никого и нет, но я всегда знал: на табуретке тот, который делает вид, что по долгу службы выполняет чужие намерения.

А теперь снова прислушайтесь: он ждёт и булькает.

Рядом со мной ныряет на качелях огонёк вниз-вверх. А из угла от самых дверей доносится:

– Игн буль куль кль кль, – и вдруг – шоун бен бойк игн буль куль ч. ч.

– Вот сами себя и выдали, ваше степенство! А почему под лестницей лампочка вывернута?

Всё же Кубельчик был и остаётся моим лучшим другом, а там на скамейке, у входа, совсем другой. Он оползень, и меня не перестают бороздить его неопрятные бесцельные выходки.

Именно так и будет, пока вокруг подвала не забрезжит бесцветный питерский день… Позвольте, мне же не дают договорить!..

– Эй вы, гости! Распахните глаза, откройте уши! Трижды отзвонил колокольчик. И смотрите, что теперь происходит? Те, которые напялили глиняные маски, а иные, ну чёрт знает что! Окружили меня, выталкивают в самую глубину рогожи.

– Прочь, прочь! Я же ваш наставник сердце дыхание! Боле того: слепая кишка.

Нет, личины не унимаются, продолжают, почти вдохновенно, заталкивать меня, ни в чём не повинного. Словом, намерение глупцов.

Что вы, окаянные, делаете? Хотите превратить человеческое вещество в неестественную для человеческих органов желейность? Опомнитесь!

Тогда я поднимаю руки. Воздействовать неукротимой силой искусства. Другого не остаётся. И я начинаю:

Лети кут лети конЛеми он леми купКити кут кити кунКуп…