Обещание нежности
Шрифт:
Луна, которая покровительствует безумцам, помогла ему найти девушку очень быстро. Не прошло и полутора часов, во время которых Павлик метался среди смеха и гомона предрассветных парковых дорожек, как впереди него, на скамейке, нарисовался изящный силуэт в белом платье, которое он теперь отличил бы среди тысячи похожих. Оля сидела, опустив головку на плечо рослого и крепкого парня; его рука по-хозяйски обнимала девушку, а густой басок что-то деловито втолковывал ей, вызывая в ответ серебряные колокольчики смеха и смешливые возражения… В одно мгновение оказавшись перед этой парой, явно рассчитывавшей на уединение в одном из самых отдаленных уголков парка, Павлик Сорокин резко выпалил первое, что ему пришло в голову, не прибегнув ни к одной из тех отточенных обидой фраз, которые прокручивались в его мозгу всю эту праздничную ночь:
— Оля, скажи, ты знаешь, где мой брат?
Девушка, казалось, ничуть не удивилась его появлению, в отличие от ее напарника, который уставился на неожиданно помешавшего им парнишку с явным раздражением. Медленно высвободившись из объятий друга, Оля поднялась со скамейки и, подойдя к Павлику, несмело взяла его за руку. Это был ее давнишний, очень личный и очень особенный жест, и Павлик даже застонал сквозь зубы, вспомнив, сколько раз, бывало, именно так она подходила к нему мириться после детских ссор, сколько раз он вспоминал в разлуке прикосновение ее прохладных пальчиков и как сильно мечтал ощутить их пожатие снова… Но теперь ему было не до сантиментов, и он повторил свой вопрос:
— Ты знаешь, где Андрейка?
— Ну, во-первых, здравствуй, — с легким упреком в голосе сказала Оля. — Мы так давно не виделись с тобой. Как ты живешь?
Он коротко, отрицательно махнул головой, отметая в сторону все ненужные сейчас этикетные детали вроде «здравствуй» и «как поживаешь». И вымолвил еще упрямее, еще жестче:
— Ты не ответила на мой вопрос.
— Ты тоже, — пожала плечами Оля. — Так как ты живешь?
— Плохо. Я очень тоскую без брата, и в доме у нас все пошло наперекосяк… Я знаю, ты мне не поверила тогда, когда я рассказывал тебе о визите и предложениях твоего отца. Но это была чистая правда. Он точно знает, где мой брат. А ты, ты-то знаешь это?
— Нет, — грустно и искренне отозвалась девушка, в смущении теребя жемчужную нитку на длинной красивой шее. — Но я…
Как будто что-то злое, жестокое вдруг толкнуло Павлика под локоть из-за этого короткого и не оставляющего надежды Олиного «нет». Гнев и ярость залили его душу своей мутной, тяжелой волной, помешали мыслить здраво, заставили потерять самообладание.
— Ты врешь, — пробормотал он, уставясь на бывшую любимую подружку уже почти с ненавистью. Все в ней — и ее роскошное платье, и этот жемчуг на шее, и ее хрупкая девичья красота — сейчас вызывало в нем почти истерическое раздражение. — Ты все врешь. Вы с папочкой были заодно. Я рассказал тебе про Андрейку по секрету, а ты, ты…
Его тихий голос дышал такой злобой, невесть откуда взявшейся вдруг в этом худеньком, милом мальчике, что Оля испуганно отшатнулась в сторону, не узнавая человека, с которым общалась когда-то лучше всех на свете.
— Я не обманываю тебя, — попыталась защититься она от его гнева. — Я спрашивала отца, но он уверял, что тебе все показалось, что он никогда не был у вас, что он не имеет никакого отношения ко всей этой истории…
Ее голос дрогнул, и, возможно, именно эта дрожь побудила наконец вмешаться в ситуацию ее школьного приятеля. Поднявшись со скамейки и небрежно, вразвалочку приблизившись к Павлику, он, сощурив глаза, с угрозой в тоне сказал:
— Слушай, парень, ты вообще кто такой? Тебе что здесь надо? Чего ты к нам лезешь?
— Подожди, Алеша, не надо, мы сами разберемся, — мучительно скривив улыбку, говорила девушка, но никто из них уже не слушал ее, ей больше не было дано права голоса.
— Действительно, не вмешивайтесь. Я должен поговорить с Олей наедине, — мгновенно взяв себя в руки, со всей доступной ему в тот момент вежливостью проговорил Павел. Душная волна гнева схлынула так же быстро, как и возникла, и он уже сам удивился своему поведению: в самом деле, чего он так завелся?… — Мы только поговорим с ней, и я уйду.
— Обойдешься, — коротко и презрительно сплюнул на землю Олин приятель и, добавив для вящей убедительности еще парочку непечатных выражений, замахнулся на противника. — Пошел отсюда!
Этот парень явно чувствовал себя крутым и непобедимым — ведь хмель играл в эту ночь в голове не одного только Павлика Сорокина, и не он один был переполнен эмоциями, возбуждением и юношеской агрессией из-за затянувшейся экзаменационной усталости, шума выпускного бала и длинной, бессонной ночи. А потому, чтобы показаться еще круче, чтобы поразить Олю своей взрослостью и отвагой, ее одноклассник огляделся вокруг и, довольно хмыкнув, поднял с земли пивную стеклянную бутылку.
Легонько стукнуть ее донышко о ближайшую урну, превратив тем самым в страшное оружие с зазубренными острыми краями, было делом одной секунды. Теперь он чувствовал себя вооруженным и был уверен, что мелкого, незнакомого задиру сейчас отсюда как ветром сдует. Может быть, если бы он знал, какая давняя и глубокая дружба, какая трагическая история стояла за Олей и Павликом, он не стал бы столь легкомысленно вмешиваться в их разговор. Но он не знал; он не был ни особенно умен, ни особенно догадлив (хотя и очень красив, и потому отчаянно нравился девочкам, дружно завидовавшим Оле Котовой, что ее одну из всего класса выбрал для своих ухаживаний этот высокий спортивный парень). А потому ничто не удержало его от глупой спеси, от злой выходки, от бессмысленного вмешательства в чужую судьбу — вмешательства, которое оказалось роковым.
Павлик, не собиравшийся так легко сдаваться, потянул за собой Олю в сторону, надеясь все же поговорить с ней обо всем, что было для него так важно. Его противник в ответ отшвырнул девушку в сторону, разудалым голосом крикнув ей «Не подходи!», и, размахивая острым огрызком бутылки, ринулся на человека, представлявшегося сейчас его затуманенному сознанию настоящим обидчиком. Драка завязалась мгновенно; Оля, испуганно вскрикнув, бросилась их разнимать, пытаясь помочь худенькому и невысокому Павлику устоять против мощного, тяжелого соперника. Руки и ноги сплелись в один ком, белое длинное платье запуталось в чужих потных ладонях, острое стеклянное оружие мелькало в воздухе, каждую секунду грозя поранить кого-то из двух остервеневших юнцов. Однако до поры до времени судьба была милосердна к ним, и драка какое-то время оставалась всего лишь дракой.
Убийством она стала в тот миг, когда каждый из них меньше всего ожидал этого. Позже Павлик никогда так и не мог понять, как же именно это случилось. Жаркое пламя злобы заливало его голову так же, как пот заливал глаза, кулаки колошматили воздух, уже не разбирая, чье тело они месят; он дрался так отчаянно и так жестоко, словно изливал в этой драке всю тоску по брату, накопившуюся за долгие годы, разочарование от первого в жизни предательства, горечь потери первой любви… И когда ему удалось наконец перехватить запястье подуставшего соперника и вырвать у него из рук смертоносную бутылку, он издал победный клич и взмахнул ею в воздухе, желая тем самым всего лишь застолбить, отметить свою победу.