Обещание страсти

Стил Даниэла

— И в вестибюле.

Об этом он не подумал. Что за сумасшедшая жизнь!

— Мы позвоним менеджеру и договоримся переехать отсюда. Я хочу перебраться в «Ритц». Там они нас не найдут.

— Нет, конечно. Но тебе не избежать огласки, если ты хочешь пойти завтра к Люку в тюрьму.

Она встала и посмотрела на него с ледяным выражением.

День пролетел в молчании и сигаретном дыму. Их переезд в «Ритц» прошел незамеченным. Пятидесятидолларовый «подарок» хозяйке возымел действие. Она проводила их через запасной выход. Никто не позвонил им в «Ритц».

Кизия сидела,

погрузившись в свои мысли, и почти не разговаривала. Она думала о Люке и о том, какой вид был у него, когда его уводили… и перед этим, в библиотеке суда. Он был тогда еще свободным человеком, в те последние драгоценные минуты. Из «Ритц» она позвонила Эдварду. Разговор был коротким и мучительным. Оба плакали. Эдвард без конца повторял: «Как ты могла сделать это?» При этом он не произносил «со мной», но это и так было понятно. Он хотел, чтобы она вернулась домой или разрешила ему прилететь к ней. Когда она отказалась, он взорвался.

— Эдвард, ради Бога, не дави на меня сейчас!

Она кричала сквозь слезы, недоумевая при этом, почему они продолжают бросать обвинения друг другу. Какая разница, кто кому что сделал. В том, что случилось с Кизией и Люком, Эдвард не был виноват, так же как и Кизия ничего не сделала Эдварду плохого, во всяком случае, умышленно. Все они попали в тиски судьбы, и ничего с этим не поделать.

— Ты доЛжна вернуться домой, Кизия! Подумай, что с тобой будет!

— Все уже произошло. Раз уж это попало в газеты, где я нахожусь — не имеет значения. Я могу улететь хоть в Танжер, меня все равно достанут.

— Это все невероятно. Я до сих пор не понимаю… Кизия… Господи, девочка, ты должна была знать, что с ним это случится. История, которую ты рассказывала о его болезни… ты именно это имела в виду?

Она молча кивнула в трубку, он повторил резче.

— Да?

— Да.

Ее голос звучал так тихо, был таким надломленным и больным.

— Почему ты мне не сказала?

— Ну как я могла?

Когда оба узнали правду, воцарилось молчание.

— Я до сих пор не понимаю, как ты позволила вовлечь себя… Ты же писала о такой возможности. Как…

— О, замолчи, Эдвард. Да, писала. И все. Писала. И перестань кудахтать. Мне тяжело, нам обоим тяжело, но поверь мне, ему в тысячу раз тяжелее сейчас, потому что он в тюрьме.

Повисла мертвая тишина, а потом Эдвард ядовито, что было ему несвойственно и лишь однажды проявилось когда-то, произнес:

— Мистер Джонс привык к тюрьмам, Кизия.

Она хотела немедленно положить трубку, но не решилась. Прервав разговор, она бы разорвала нечто большее — ей все еще была нужна эта ниточка. В какой-то степени Эдвард был единственным, кто с ней остался.

— Тебе есть еще что сказать?

Она говорила почти таким же злым голосом, как раньше. Ей хотелось ударить его, но не потерять совсем.

— Да. Возвращайся домой. Немедленно.

— Нет. Что-нибудь еще?

— Я не знаю, как заставить тебя подумать, Кизия, но посоветовал бы вести себя разумно. Ты можешь потом всю жизнь жалеть об этом.

— Да, но совсем не по той причине, по которой ты думаешь, Эдвард.

— Ты даже не представляешь,

как это может повлиять…

Его голос звучал печально. В какой-то момент он будто обращался не к Кизии, а к духу ее матери. Они оба знали об этом. Теперь Кизия была уверена. Теперь она поняла, почему он говорил ей о матери и ее любовнике. Теперь она все знача.

— Повлиять на что? На мое «положение»? Мое «влиятельное положение», как говорила тетя Хил? Повлиять на мои шансы найти мужа? Да я и гроша ломаного за это сейчас не дам. Меня беспокоит только Люк, Эдвард. Я волнуюсь за Лукаса Джонса! Я люблю его!

Она опять сорвалась на крик.

В трех тысячах миль от нее по лицу Эдварда текли слезы.

— Если я смогу сделать хоть что-нибудь для тебя, сообщи.

Это был голос ее адвоката, доверенного лица, ангела-хранителя. Но не друга. Что-то сломалось, трещина в их отношениях достигла пугающих размеров. Для них обоих.

— Хорошо.

Они не попрощались, и Эдвард повесил трубку. Кизия долго еще сидела, держа в руках ставший мертвым телефон, а Алехандро молча смотрел на нее.

По ее щекам текли слезы. Прощание. Второй раз за два дня. Так или иначе, но она потеряла их обоих, мужчин, которых любила. Так же как когда-то потеряла отца. Она предала Эдварда. То, чего он больше всего опасался, в конце концов произошло. Сидя в своем офисе, Эдвард тоже понял это. Мрачный, он подошел к двери, тщательно запер ее, вернулся к своему письменному столу и, связавшись по внутреннему телефону со своей секретаршей, сухо попросил не беспокоить. Потом, осторожно подвинув в сторону почту на своем столе, он положил голову на руки и разразился душераздирающими рыданиями. Он потерял ее… потерял их обеих… Из-за мужчин. Эдвард лежал так и думал, почему обе женщины, которых он любил… репетитор… а сейчас этот… этот… уголовник… ничтожество!

К своему удивлению, он заметил, что выкрикнул последнее слово, и, к еще большему удивлению, осознал, что перестал рыдать. Подняв голову, откинулся на спинку стула и глубоко задумался. Временами он просто не мог понять, что происходит. Никто не играл по правилам. Даже Кизия, а он ее этому учил. Он покачал головой, дважды всхлипнул и начал просматривать почту.

Джек Симпсон, позвонив, выразил ей свое сочувствие. И сожаление по поводу того, что познакомил ее с Люком. Этот звонок только ухудшил ее настроение. Кизия пыталась уверить его в том, что он сделал ей лучший в ее жизни подарок, но в голосе звучали слезы.

Алехандро пытался уговорить ее прогуляться, но она не хотела двигаться — сидела в гостиничном номере с затянутыми шторами, курила, пила чай, кофе, воду, виски, изредка ела и думала. Глаза ее наполнялись слезами, тонкие руки дрожали. Она теперь боялась выходить, боялась репортеров и ждала телефонного звонка от Люка.

— Может быть, он позвонит.

— Кизия, он не может позвонить из тюрьмы. Ему никто не разрешит.

— А вдруг разрешат.

Спорить с ней было бесполезно. Она как будто ничего не слышала, а если что и слышала, то не реагировала. Для нее существовали только ее собственный внутренний голос и отзвуки голоса Люка.