Обещание тигра

Хоук Коллин

И мы как следует попрактиковались. Ко дню возвращения отца – ах, как быстро пролетели эти четыре месяца! – я научилась с легкостью превращаться в невидимку и обратно. Но, как ни старалась, так и не смогла применить свой дар к Ише. Наше недолгое счастье и надежды на мою магию вскоре уступили место привычной обреченности. Я наотрез отказалась покидать свою заступницу, хотя Иша потратила немало часов и еще больше слез, убеждая меня бежать без нее. В конце концов мы решили, что безопаснее будет забыть о моих способностях, поэтому я, как и раньше, продолжала сидеть в четырех стенах.

На протяжении следующих лет я лишь несколько раз использовала свой чудом проявившийся дар. Однажды я превратилась в невидимку, чтобы избавиться от назойливых приставаний одного из отцовских прихвостней.

Он был из числа тех, кого не останавливал даже страх перед гневом хозяина. Еще ребенком я нередко страдала от похотливых ухмылок и щипков стражей, которыми они одаривали меня, когда отец не видел. При этом они грозились сделать что-нибудь страшное с Ишей, если я посмею пожаловаться их господину. Когда я повзрослела, все словно с цепи сорвались. Мне не было прохода от домогательств отцовских людей, они преследовали меня и постоянно пытались застать одну. Когда одному из негодяев это все-таки удалось, я убежала в соседнюю комнату и приказала себе исчезнуть. Конечно, мой преследователь заподозрил, что его как-то одурачили, но не посмел сказать об этом хозяину, ведь тогда пришлось бы объяснять, какая нужда привела его в мои покои. После этого случая я еще несколько раз пользовалась своим даром, чтобы шпионить за стражами и воровать на кухне лакомства для Иши. Но моя добрая няня так сильно боялась за меня, что ради ее спокойствия я положила конец этим проказам и прибегала к невидимости только при крайней необходимости. Благодаря неусыпной бдительности Иши и моим магическим способностям до сих пор удавалось избегать опасностей, кроме тех, что исходили от отца. Я знала, что мне грозит, узнай он о моем даре, поэтому молча сносила брань, попреки и оскорбления.

Вот и теперь, когда отец, словно голодный тигр, расхаживал вокруг, как ни хотелось мне сгинуть прочь с его глаз, я лишь стояла на месте и натянуто улыбалась. Наконец, сопровождаемые шелестом моих юбок, мы с отцом вышли за дверь и устремились по широкому коридору к выходу. Хаджари молча двинулся за нами, и я поняла, что сегодня вечером он будет моим личным стражем.

Очутившись в роскошном экипаже, присланном за нами раджей, я не выдержала и поддалась праздничному настроению. Искра предвкушения мгновенно воспламенила мои чувства, и даже присутствие отца уже не омрачало радости; мне так редко доводилось бывать за стенами дома, что я дала себе слово сполна насладиться этой возможностью, досыта напитав зрение и слух. Забывшись, я невольно улыбнулась. Моя улыбка не осталась незамеченной.

– Сейчас ты как две капли воды похожа на свою мать, какой я впервые увидел ее.

Улыбка сбежала с моего лица, я поспешила напустить на себя бесстрастный вид, задернула занавеску и повернулась к отцу.

– Она была красавицей, – неопределенно сказала я вслух.

Это был не вопрос и не приглашение к началу разговора, а простое замечание, к тому же совершенно правдивое. Я давно поняла, что гораздо проще и безопаснее отвечать, только когда тебя спрашивают, да и в этих случаях говорить так мало, насколько это возможно без риска показаться невежливой. Кроме этого, я давно отучилась изобретать отговорки, которые мой отец мог разоблачить без труда.

– Да. Была, – ответил он. – Но, – отец подался вперед, – у нее это прошло.

Намек очень прозрачный. Отец знал, что сегодня вокруг меня станут увиваться мужчины, и предупреждал, что я буду находиться под строжайшим надзором.

– Я поняла, отец, – сказала я, опустив глаза и сложив руки на коленях.

После этой беседы отец утратил ко мне интерес и до конца поездки разговаривал с Хаджари, который сидел слишком близко от меня. Несмотря на многочисленные слои шелка, я чувствовала, как его бедро прижимается к моему, а время от времени он нарочно придвигал свою ногу, толкая меня. Чтобы не обращать на него внимания, я прильнула к окну и смотрела на проплывающие мимо улицы.

Их заливал яркий свет, но вот лошади свернули за угол, и перед нами показался дворец. Он стоял на вершине холма, с которого был виден весь город. За домами виднелись леса, огромное озеро и горная цепь, защищавшая наше царство от врагов. Великолепную крепость

возвели целиком из мрамора и гранита, а ее бесчисленные башни, башенки, купола и балконы можно было осматривать до рассвета.

К сожалению, мне так и не представилось такой возможности.

Мы направились к первым из трех сводчатых ворот, каждые из которых носили имена мраморных стражей, стоящих у входа в арки. Первые ворота назывались Ванара Пол и были украшены статуями двух обезьян. Следом шли Багха Пол, «Врата тигров». Я невольно поежилась, увидев пару грозных стражей с оскаленными клыками и острыми когтями. За ними высились Хатхи Пол, или «Врата слонов», с фигурами слонов в половину натуральной величины, с поднятыми хоботами и выставленными вперед бивнями. На воротах не было никаких надписей, но я и без них знала, что широкая площадка за «Вратами слонов» использовалась для слоновьих боев. Эту новую забаву, кровавую и отвратительную, ввел мой отец. Старому радже он объяснил, что битвы необходимы для отбора самых сильных и могучих слонов, которых впоследствии можно использовать в настоящих сражениях.

Но я-то знала, что отец ратует за эти поединки не для того, чтобы отсеять слабых – хотя, без сомнения, это входило в его правила, – но для того, чтобы разгорячить кровь своих воинов. Все эти побоища являлись сплошной постановкой, перед схваткой слонов поили опиумом, чтобы они вели себя, как бешеные. Слоновьи бои привлекали самых кровожадных и жестоких воинов, которые не знали жалости и мечтали нажиться на войне, смерти и людском страдании. Иными словами, это был удобный способ отобрать и распалить именно тех людей, которые нужны моему отцу.

На время праздника арены прибрали и отмыли от крови. Дворец сверкал огнями тысяч светильников и пестрел разноцветными платьями сотен женщин, которые, позвякивая драгоценностями, порхали по коридорам, подобные нежным цветам, трепещущим под ветром в долине. Внутри искрящийся свет играл на расписных стенах, мраморе, цветном стекле и зеркалах. Сказочные фрески изображали славные победы прошлых государей. Каждая комната, галерея, открытая терраса являлись шедеврами архитектуры, любой уголок украшали сокровища нашего царства. Здесь можно было увидеть бесценные собрания ваз, привезенных из самых удивительных мест, картины, созданные по заказу наших государей, и скульптуры настолько прекрасные, что мне хотелось провести кончиками пальцев по их причудливой резьбе.

Но как бы роскошно ни выглядело внутреннее убранство дворца, мне больше всего хотелось увидеть нечто другое – знаменитые висячие сады верхнего двора. Я знала, что мой отец ни за что не заглянет в то место, где не было придворных и дипломатов, не обсуждались политические планы и не плелись заговоры. Поэтому я решила, что если хотя бы одним глазком взгляну на прославленные царские сады, то воспоминания о них скрасят предстоящие мне долгие годы одиночества.

К несчастью, я позволила себе чуть замешкаться возле мраморной статуи богини Дурги, так что отец больно дернул меня за руку и с такой силой стиснул запястье, что кровь жарко запульсировала под кожей. Мы в молчании шли вперед, пока не поравнялись с парой, с которой отец захотел побеседовать. Ради этого он, наконец, выпустил мою руку, и я несколько раз незаметно покрутила запястьем, чтобы вернуть чувствительность пальцам. Однако передышка оказалась краткой, и вскоре мы вошли в царскую приемную – просторное помещение, украшенное таким множеством светильников и зеленых растений, что я на миг почувствовала себя в лесной чаще под сияющими звездами.

Отец подводил меня к разным людям, и я невольно заметила, что почти все мужчины откровенно разглядывают меня. Один из них настолько расхрабрился, что даже протянул руку к моему покрывалу. В следующее мгновение его пальцы отдернулись, а сам он зашелся в приступе судорожного кашля. Потом изо рта у него хлынула вода, да так обильно, как не бывает от естественных причин. Несчастный быстро ретировался, и я не могла бы поручиться, что он переживет этот вечер.

– Идем, Джесубай, – прошипел отец, крепко сжимая мою руку. – Я должен немедленно поговорить с его величеством и выяснить, почему твое присутствие здесь вызывает столь… неожиданный интерес.