Обещанная демону
Шрифт:
Впрочем, Элизе не нужно было много времени, чтобы понять правоту Эрвина. Одного-единственного взгляда было достаточно, чтобы сошлись все вопросы и ответы. Одной нервной дрожи было с лихвой, чтобы ощутить истинную причину боязни маркиза.
– Да, – тяжело ответила Элиза, глотая слезы. – Ты прав. Он виновен во всем, в чем ты его обвиняешь. Он убил Инквизитора. Он отмыл здесь свои руки. Он осквернил это место. Он оболгал вас. Он виновен в вашем проклятье. И этих злодеяний достаточно, чтоб заслужить смерть!
– Я воспитал тебя как родную дочь! Я дал тебе все! Я любил тебя,
Элиза отшатнулась от человека, которого называла отцом. По щекам ее текли слезы, целые потоки, лунные блестящие дорожки, и перламутровое копье клонилось к полу.
– Я не могу, – всхлипнула она. – Я не могу убить отца! Даже если он виновен, даже если все так – он отец мой, в этом он прав! Он растил меня. Я любила его!
– Святая душа, – выдохнул Эрвин злобно. – В этом слабость самых сильных! В бесконечной доброте, которой это гнилье, эти грешники не заслуживают!
Его голос загрохотал яростно под сводами Инквизитория, и Элиза закрыла лицо рукой.
– Не могу!
– Я смогу.
Этого голоса, ослабленного ранением, никто сейчас не ожидал. Но он раздался.
Тристан выступил из бархатной темноты, белым призраком вынырнул из небытия. Непривычно строгий, опрятный, с гладко причесанными волосами, собранными в длинный жгут, он словно готов был сам уйти навсегда. Под подошвами его сапог с треском ломались какие-то осколки, словно ступал не хрупкий молодой человек, а тяжелый, огромный монолит, каменный Голем. И силой от него веяло, словно он был могучим воином, а не болезненным королевским бастардом.
Неспешно он снял старую шляпу с потрепанным пером, сорвал с плеч иссеченный дождями плащ.
– Ну, – произнес он, разводя руки, будто собираясь обнять маркиза, – вот я и догнал тебя, навозный ты червяк. Пусть через век, но догнал. Ты рад меня видеть? Знаешь, зачем я тут? Узнал? Узнал! Ты, конечно, постарел и стал похож на висельника, забытого в клетке на солнце лет этак на пять, но это все еще ты, Весельчак Арти. От тебя, как и прежде, воняет страхом, – и Тристан страшно рассмеялся, показав хищные зубы. – Что, и сердце мое не помогло?.. Твой страх больше моей отваги.
И он снова расхохотался, поражаясь тому, какой жалкий человек смог в свое время привести его орден сильных Инквизиторов к краху.
– Элиза, дочка! – неуместно радостно вскричал маркиз Ладингтон, отступая с видом перепуганного насмерть и беспомощного человека. – Ты разве позволишь меня тронуть этому негодяю?! Посмотри на него! Убийца и грешник! Обезумевший юродивый, он сжег половину города в свое время! Он принес столько горя людям! Неужто ты поверишь ему больше, чем собственному отцу? Вот о чем я тебе говорил, вот чего боялся! Он запросто попросит у тебя мою голову, а затем и матери!
– Собственному отцу? – раздался тихий спокойный голос, и все обернулись к говорившей. – Хорошо сказано!
Маркиза Ладингтон, красивая дама, печальная и молчаливая, неспешно спускалась по лестнице, ведущей на галерею, опоясывающую внутренний дворик. Ее лицо было бледно и торжественно, словно она восходила на плаху.
– Что ты знаешь о силе крови, человек, назвавшийся моим мужем? – произнесла благородная дама, так же неспешно приближаясь, словно страшный призрак карающего прошлого. – Мой муж был чудовищем. Ему нравилось мучить и избивать меня. С ним я не знала ни дня счастья и покоя. Он довел меня до отчаяния. Я не могла иначе. Я позвала Демона.
– Что?! – вскричал в ужасе Ладингтон.
– Я позвала Демона, – повторила маркиза уверенней и громче. – Чтобы он покарал гордеца. Мы встретились с Тристаном ночью, на опушке Вечного леса, и я полюбила. Я полюбила его.
Она подошла к Первому и преклонила колени, так, как это делают знатные дамы перед Королем. Благоговейно взяла его руку и поцеловала, и Первый ее не отнял, благосклонно позволяя выказывать себе почтительные знаки внимания.
– Он – отец Элизы, – громко сказала маркиза Ладингтон, глянув с ненавистью в глаза маркиза, онемевшего от всего происходящего. – Тристан, Инквизитор-Пилигрим. Он обратился в чудовище и ушел в лес, убил моего мужа. А потом явился ты. Я думала, ты призрак, призванный терзать мою совесть. Каждый раз после ночи любви Тристан по моей просьбе шел убить моего мужа… Кто ж знал, что ты самозванец! И что Тристан искал мертвеца в темноте!
– Так вот как ты выбрался из могилы, проклятый демон, призрак ужаса… – простонал несчастный маркиз. – Чертова шлюха! Ты нас всех погубила, призвав его!
Эрвин в изумлении смотрел на Первого. Тот даже бровью не повел.
– Это правда?! – выдохнул Эрвин. – Элиза… твоя дочь?!
– Ну, разумеется, – так же спокойно ответил Первый. – Кто, кроме меня, мог начертать на плече Элизы знак предназначенности тебе, Эрвин? Это мой тебе подарок. Моя плоть и кровь. Благородная девица, в чьих жилах течет королевская и инквизиторская кровь. Я признал ее своей дочерью. В день, когда она родилась, я ее благословил.
– Как ты можешь благословлять, Проклятый?! – заорал, издеваясь, маркиз, и Тристан внезапно с грозным звоном вынул из ножен тонкий длинный меч, хищный острый эсток с изящно перевитой гардой.
Старый инквизиторский меч; он словно прятался до этого момента под складками плаща, прижимался к телу хозяина, чтобы остаться незамеченным до этого самого момента, когда злодею уже некуда было отступать, и спастись – невозможно.
– Я могу и благословлять, и наставлять, – грозно ответил он, глядя опасным взглядом исподлобья. – И карать. И посвящать в Инквизиторы. Мог бы догадаться, как только Элиза взяла копье… Потому что я ни на миг не оставлял Служения. Умирая, я не отрекся. Я принял проклятье за свои грехи, я наступил на горло своей гордости, я просил испытаний, страданий и смиренно клялся все перенести – и забвенье, и ничтожность, и страдания, – лишь бы мне было дано добраться до тебя. И сегодня ты умрешь. Защищайся, если хочешь умереть, как мужчина.