Обет мести. Ратник Михаила Святого
Шрифт:
Конный отряд, длинной змеей выползший из-за отлогого холма, неспешно приблизился к стойбищу. Их ждали вооруженные люди, грамотно расположившиеся за естественными укрытиями. Несколько лохматых волкодавов подняли переполох, один из них подлетел к коню Нури, но меткий ослепляющий удар нагайки отбросил его в сторону.
Из центрального шатра в дорогих одеждах, увешанная ожерельями из золотых и серебряных монет, вышла дородная старуха с властным и надменным выражением лица. Подбоченясь, она взирала на гостей, щурясь против солнца и явно пытаясь понять, что
Иван неторопливо слез с коня и подошел к старухе. Дерзко глядя ей в глаза, вопросил:
– Я вижу перед собой Галию, мать Амылея?
– Почему не совершаешь поклон, дерзкий? Ты же урусут, я вижу! Я прикажу своим нукерам сломать тебе хребет и бросить моим псам!
Нури, не слезая с седла, достал пайцзу и надменно перебил женщину:
– Я посланец великого Узбека, о дерзкая! Советую тебе самой преклонить колени перед послом великого князя русичей! Ибо ему есть что тебе сказать. Твой старший сын сидит в плену с веревкой на шее и ждет своей участи!
Услышав подобное, Галия тотчас изменилась в лице, но все же попыталась возразить:
– Мой сын ушел вместе с Кавгадыем по приказу великого хана. Как же тот, чей лик ярче солнца, мог допустить такой позор своих верных слуг? Почему он не бросил до сих пор им на выручку свою могучую и непобедимую конницу?
– Кавгадый ослушался повеления великого хана и попытался напасть на стольный город зятя великого Узбека. Теперь за дерзких в ответе только они сами. Кто остался жив, сидят в полоне и молят близких о выкупе. Этот русский приехал от имени твоего сына!
– Он слишком хорошо для урусута знает наш язык, – зло прошипела Галия, не решаясь, однако, на большее.
Иван пропустил эту реплику мимо ушей. Неторопливо достал снятый с пальца убитого врага перстень и передал его матери. Парень ничуть не переживал, что идет на ложь, беря выкуп за покойника. Слишком много горя принесли на Русь дети этой вот дебелой татарки, слишком много они из нее вывезли. Теперь наступало лишь неполное торжество справедливости.
– Узнаешь ли его, женщина? Твой сын велел передать это, чтобы ты была не слишком скупой. Свою голову он ценит дорого!
– Что вы хотите за его жизнь?! – уже истерично воскликнула Галия, намертво зажав печатку в кулаке.
– Не мы! Великий князь Владимирский Юрий Московский, родич и друг великого хана, твоего владыки, обиженный предательством тех, кого он привел на Русь друзьями, требует за Амылея весь русский полон, что я найду в этих юртах, сто гривен серебра или равновелико золотом. Я все сказал!
– А если?..
– Если это требование не будет выполнено здесь и сразу, ты получишь с первой же ладьей залитую медом голову своего Амылея. А слуга великого хана сообщит своему владыке, что для татарки Галии металл с блеском рыбьей чешуи оказался важнее его верного нукера и храброго воина. Не думаю, что после этого твоя собственная голова продержится на плечах слишком долго. Верно, хан?
Лжехан Нури величаво кивнул в знак подтверждения слов русского посла.
– Хорошо, – после недолгого раздумья согласилась мать. – Вы получите, что хотите. Но когда я увижу сына?
– Он будет отпущен, как только серебро ляжет в казну Юрия. Иного не будет, женщина! И учти: я лично пройду по всем юртам и поговорю с каждым, здесь живущим! Русичей заберу всех, даже если это будет жена твоего сына!
– Забирай! – неожиданно скривила губы старуха в презрительной гримасе. – Пусть она сдохнет в своей избе, а не в моем шатре! Все равно эта дерзкая не жилец!
От услышанного у Ивана на миг помутился разум. Он почти не сомневался, что речь идет о Любане. Русич едва сдержался, чтобы не выхватить клинок и не развалить пополам ненавистное толстое тело. Но, сжав чувства в кулак, все ж не сорвался.
– Принимай серебро, хан, я пока проверю полон.
Нужно ли говорить, что четырнадцать владимирцев, рязанцев, суздальцев и прочих русичей, влачивших у татарских котлов жалкое существование, были несказанно обрадованы неожиданным поворотом в их судьбе. Они бросались со слезами радости на шеи своим избавителям, целовали их дрожащими губами, украдкой подсказывали, что еще четверо пасут скот далеко в степи. Иван не мог сдержать сердцебиения при виде этих людей и в ожидании встречи с той, ради кого и было разыграно это рискованное действо. Любани нигде не было, и он замер от недоумения, когда сухая невзрачная баба вдруг тихо его вопросила:
– Ваньша?! Ты ли это?!
Иван схватил ее за плечи, отстранил от себя, пристально вгляделся в уже поблекшее морщинистое лицо. Лишь только теперь уловил в нем черты и Любани, и своей безвременно ушедшей Анны.
– Лю-ба-ня-я-я! – выдохнул тверич. – Что же они, ироды, с тобой сделали?!
– Болезнь во мне сидит, Ванечка, смертная болезнь. От которой кровью кашляют и сохнут. Ты не вздумай целовать меня, не надо! Бают, другому тоже передаться может. Как ты нашел меня, родной? Как там батюшка, сестры мои поживают?
– Потом, Любаня, все потом! – опомнился Иван, осознав, что подобная беседа может привлечь чье-либо внимание, и тогда удачно начавшийся обман может перейти в кровавую рубку с непредсказуемыми последствиями. – Не надо показывать, что мы с тобой знакомы. Отъедем подальше, тогда…
– Отъедем? А дети?!
Иван вдруг вспомнил неудачную попытку купца Игнатия выкупить Любаню из плена и мысленно выругался. Как же он мог забыть о том, что два близнеца оказались для их матери дороже свободы?!!
– Я вытащу их тоже. Обязательно вытащу! Слово тебе даю! Только ты мне ни в чем не препятствуй и веди себя как прочие полонянки. Иначе много крови может пролиться. Понимаешь? Ну, иди к нашим!
Завершив обход, он вернулся к шатру Галии. Нури и его джигиты уже пересчитали серебро и золото, споро упаковали его во вьюки и теперь с явным нетерпением жаждали скорейшего отбытия. Бывшие пленные были посажены на запасных коней по одному – по двое, и не умевшие хорошо ездить верхом держались за более опытных.