Объезжайте на дорогах сбитых кошек и собак
Шрифт:
А сейчас надежда нашей семьи осатанело носилась по полю. На деревьях уже повисли клочья тумана, стелившегося по земле сизым дымом, в воздухе летели маленькие капли влаги. На востоке небо стало совсем черным, а на другой стороне небосвода грязную ветошь низких туч прорвала пронзительно сиреневая полоса гаснущего света, кинувшая на лица бегающих детей нежный лиловый тон. Ребята вдруг дружно загомонили: кто-то послал мяч в аут и резиновый мокрый шар бесследно исчез в кустах.
Подошел ко мне запыхавшийся счастливый Марат.
— Мы им все-таки воткнули…
— Я на это очень надеялся — можно с чистой совестью и домой заглянуть, — заметил я и нравоучительно добавил: — Бабушка Валентина будет,
— Бабушка не понимает в футболе, — не обращая внимания на мои подначки, сказал спокойно Марат, — Я ее вчера спрашиваю: кто такой Эдсон Арантис ду Насименту? А она, слышь, говорит — это мастер на хлебозаводе, его с испанскими детьми привезли сюда перед войной! Ха-ха-ха! Я чуть от хохота не умер!..
Мы медленно шли домой по каштановой аллее, и дым от моей сигареты недвижным пластинчатым облачком повисал в темном воздухе густеющего вечера.
— Мне, конечно, совестно признаваться перед надеждой нашей семьи в столь же глубоком невежестве, но и я не знаю, кто такой этот Арантис, — заверил я сына. — Надеюсь, правда, что чистосердечное признание несколько смягчит мою оплошность…
— Да брось, папка, шутить! Это же настоящее имя Пеле — величайшего футболиста! Его весь мир знает…
— Ну, это ты не прав! Раз мы с бабушкой Валентиной не знаем, значит, еще не весь мир…
— Ну, перестань смеяться, я никак не пойму, когда ты говоришь серьезно, а когда шутишь…
— Сынок, это, наверное, оттого, что я и сам не могу понять, когда жизнь со мной разговаривает серьезно, а когда шутит…
— Ладно, вот скажи, мы сегодня с ребятами спорили: может выжить человеческий детеныш среди зверей? — с обычной легкостью перескочил Марат на новую тему.
— Говорят, что может, — пожал плечами. — Я читал, что такого Маугли сыскали где-то в Индии.
— И что, обычный человек? Нормальный?
— Не думаю, — я с сомнением покачал головой. — Штука в том, что Маугли — только сказка. Я уверен, что выросший среди зверей — всегда зверь…
— Говорить не умеет?
— Он по-человечески чувствовать не умеет. Не знает, что такое правда, что такое совесть, что такое честь… Понял?
— Ага…
— Тогда и ты мне помоги решить одну задачку…
— По твоей работе? — оживился Маратка.
— Ну, как бы… Скажи, семеро одного бьют!
— Вот еще! Это не по правилам… А вообще-то бывает… Может, за дело? — рассудительно спросил он.
— За дело, — подтвердил я. — Только вот что меня удивляет: семеро одного побили и стали потерпевшими, потом оказались сами себе свидетелями, а теперь чувствуют себя судьями. Как полагаешь, не многовато?..
8 глава
И сегодня с самого утра, ссылаясь на повышенное метастатическое давление, врачи настойчиво советовали избегать стрессов и всяческих перегрузок. К счастью, мои рабочие планы никаких особых волнении не сулили: в первой половине дня мне предстояло встретиться с экспертами по «строительному» делу, а после обеда — с потерпевшими по делу Степанова.
«Строительное» дело представляло собой многотомное сооружение двухлетней давности с весьма сомнительной судебной перспективой. Возбудили его в ОБХСС по сигналу одного прораба, который сообщил, что руководство ремстройтреста расхищает государственные денежки путем «намазок» — выписывают липовые наряды на работу, никогда и никем не производившуюся. Ревизия подтвердила, что смета на строительство перерасходована на десятки тысяч: в шестидесятиквартирном доме закрыли наряды на штукатурку и покраску девяноста квартир. Я допросил маляров и штукатуров, которые, помявшись, признали, что, если в доме всего шестьдесят квартир, затруднительно отделать девяносто, и поведали, что зарплату
Встречу с ресторанными потерпевшими я отложил на вторую половину дня не случайно: предприятия эти работают поздно, открываются часов в одиннадцать дна так что я спокойно мог заниматься с экспертами, не боясь опоздать. Я решил их не вызывать в прокуратуру: они уже неоднократно были здесь у Верещагина, и я не хотел осложнять жизнь людей, и так уже пострадавших от действий обвиняемого. Не хотя бы познакомиться с ними, поговорить, составить собственное мнение о них — особенно после вчерашнего свидания с Егиазаровым и его «летчицей» Мариной — мне было любопытно. Вообще у меня появилось ощущение, что народ они непростой. А если это так, то и дело Степанова не такое уж очевидное…
Начинать я решил с Винокурова Эдуарда Николаевича — директора ресторана. Во-первых, ему это по рангу полагалось, во-вторых, мое любопытство было затронуто: как-никак директор, первое лицо, а вот спокойно, по-приятельски отправляется на пикник с подчиненными, без всякого бюрократизма, чванства, это не каждый себе позволяет. Поэтому я оказался около двери с табличкой «Секретарь» на втором этаже роскошного, суперсовременного здания ресторана «Центральный».
Но секретаря на месте не было и широко раскрытая дверь кабинета директора красноречиво свидетельствовала об отсутствии хозяина.
На всякий случай я все-таки заглянул в кабинет. Пусто. А кабинет просторный, с размахом и не без вкуса отделанный: деревянные панели на стенах, покрытый лаком паркет, картина в роскошной раме с видом селевой лавины. Большой письменный стол с хрустальной пепельницей, в которой лежит запечатанная пачка «мальборо». И множество цветных фотографий знаменитостей. Обывательское любопытство, подстегнутое профессиональным интересом, явило мне яркий портрет Аллы Пугачевой под стеклом. В нижнем углу снимка — размашистый автограф Аллы Борисовны, и я с завистью подумал, что у нас, крыс канцелярских, значительно меньше возможности заполучить такой сувенир чем у служителей известного гастрономического оазиса. Заинтересовавшись, перешел к следующей фотографии: стоя на ступенях ресторана, известный эстрадный певец со смущенным лицом принимает от симпатичной девушки в национальном костюме хлеб-соль. Рядом, любезно поддерживая артиста за локоток, как бы помогая ему принять каравай, красуется высокий симпатичный парень с волевым подбородком, с густой модной шевелюрой. На следующем снимке уже этот парень в центре внимания фотографа: широким жестом он приглашает к праздничному застолью группу хорошо одетых мужчин и женщин с лицами, несомненно, заграничными, ага, и верно, в центре на флагштоке, красуются национальные цвета ФРГ. Понятно иностранная делегация. А вот наша знаменитая хоккейная команда прямо на льду в боевых доспехах, и в обнимку с голкипером все тот же красивый парень. А под фотографией — клюшка, испещренная неразборчивыми подписями хоккеистов и посвящением «нашему кормильцу, уважаемому Эдуарду Николаевичу Винокурову».