Объезжайте на дорогах сбитых кошек и собак
Шрифт:
Вылезли из воды, и Винокуров сказал:
— Вы уж мне разрешите, Борис Васильевич, быть вашим проводником на этих девяти кругах блаженства… Сейчас кратковременный отдых…
Кто-то из его «шестерок» распахнул дверь, и мы оказались в помещении, похожем на декорацию оперетты из средневековой жизни: гранитный камин с жарящимся бараном, высокие резные стулья, дубовые панели стен и стол.
Стол! Он показался мне размером с теннисный корт, но вместо бессмысленных линеек поля был он разделен ровными шпалерами бутылок, блюд и приборов. Я такой стол видел только на цветной фотографии в старой книге о
Лысоватый розовый человек с приятной улыбкой, будто сам соскочивший со стола, ринулся навстречу и взволнованно-радостно доложил:
— Эдуард Николаич, для вас и вашего гостя стол накрыт…
Винокуров коротко зыркнул на него, будто из дробовика пальнул, а я невинно спросил:
— Так вы, выходит, ждали меня к обеду?
— Радушный хозяин дорогого гостя всегда ждет к обеду, — любезно сообщил Винокуров и добавил: — Вы, Борис Васильевич, забываете о моей профессии — я прирожденный, потомственный ресторатор. В ресторане «З'aмок» мой отец был шеф-поваром, дедушка — буфетчиком, а прадед — половым. Мы все, из поколения в поколение, работаем в ресторане. Мы любим профессию и знаем в ней толк. И настоящий ресторатор всегда смотрит на человека, как на своего будущего гостя…
Один из винокуровских добрых молодцев подал нам с хозяином нагретые махровые халаты, я уселся, поджав ноги, на глубокий уютный диван, а Эдуард Николаевич, радушно гостеприимный, видящий во мне, как во всяком прохожем, будущего гостя, танцующей легкой походкой прошел по залу, включил тычком пальца серебристую коробку магнитофонной «гармошки», и темно звенящий голос какой-то тропической певицы вспугнутой птицей полетел над нами.
Винокуров предложил:
— Прошу за стол, выпьем по рюмке аква-винтэ, — он засмеялся и показал экспортную водку на винте.
— Я водку не пью, даже если она «винтэ», — сказал я и огляделся в поисках сигарет; вещи остались в общей раздевалке, я же не рассчитывал стать таким высоким гостем.
— После парной и бассейна рюмка водки — первейшее дело, восстанавливает силы действительно как живая вода, — заверил Винокуров и повел бровью в сторону обслуги.
Из большого картонного короба вынырнул, как по щучьему велению, блок «мальборо», с хрустом лопнула обертка, быстрые пальцы массажиста добыли пачку, соскочил целлофан, содрана фольга, ловкий щелчок пальцем в дно пачки — точно одна сигарета вышла наружу, как патрон из обоймы.
Слева возникла на тумбочке пепельница, справа предупредительно чиркнула зажигалка — и первая, самая сладкая затяжка. А когда напился вдосталь синего тягучего ароматного дыма, твердо сообщил:
— Спасибо, я пока повременю, — за стол садиться я не стал, а удобно прилег на своем кожаном глубоком диване. — Так что насчет большого дела? Вы ведь не ответили мне, чего бы хотели…
— О-о-о! — воздел Винокуров руки, прогуливаясь по залу и совершая в темпе музыки
В своем длиннополом халате, с воздетыми руками и тоном, полным убежденности и страсти, он походил на трибуна, обещающего народам благоденствие.
— С моей точки зрения, существует три вечные профессии: лечить людей, учить людей, кормить людей. Все остальное нанесено временем и человеческой суетливостью.
Я с интересом спросил:
— Ну и как вам удается реализовывать эту вечную задачу?
Винокуров сделал несколько глубоких приседаний, и воздетые руки опустились, потому что их пришлось скорбно развести.
— С воплощением мечты пока, к сожалению, есть перебои, хотя у меня большие задумки, планы и я надеюсь, что со временем во всех инстанциях их поймут и меня поддержат…
— А в чем сложности? — спросил я. — В чем вас недопонимают?
— В общей концепции идеи. В частностях никаких возражений нет, но очень трудно разъяснить ее конечный социальный смысл…
Он устало рухнул в кресло и сокрушенно помотал головой, скорбя о косности тех, кто мешает ему реализовать свою социально-кулинарную мечту. Его досада была так чистосердечна, что и я опечалился от разрыва между философской воспаренностью ресторатора Винокурова и бюрократической ограниченностью разрешающих инстанций.
Затушил в пепельнице окурок и задал ему назревший вопрос:
— А в чем социальный смысл вашей концепции?
И Винокуров рванулся в атаку, как десантник на прорыве:
— По моему глубокому убеждению, надо уничтожить вздорный предрассудок, будто общественное питание — это возможность среди работы набить желудок в столовке или в торжественный день напиться, как дураку, в ресторане. Общепит — это система, которая должна проникать во все элементы, обстоятельства и эпизоды жизни каждого человека… Это доставка еды домой, чтобы облегчить жизнь хозяек…
Я представил себе, что азу, биточки и готовые котлеты преследуют меня не только на работе, но и дома, что вместо обедов моей тещи Валентины Степановны мы все ходим в столовую, и меня объял ужас. Я поднялся с дивана и с мольбой попросил:
— А может быть, начнем осуществлять идею, со столовых, кафе и шашлычных?
Винокуров снисходительно махнул рукой.
— Конечно! В первую очередь — недорогое и вкусное рабочее питание. Затем комплекс предприятий типа «бистро», где кормят разнообразно и быстро. Наконец, это возможность устроить прекрасный товарищеский ужин, банкет или гулянку, которая будет тебе по карману…
Винокуров, расхаживая по залу, говорил-пел, Он же сама аудитория. Ему не нужны слушатели. Прекрасный тип человека, полностью поглощенного красотой своего собственного повествования.
— Для этого мне нужна целая сеть точек общепита, которую бы я мог контролировать, обеспечивая себя сырьем и отвечая за качество блюд. Нужен бригадный подряд. Нужна комплексная система — от закупки мною барана до продажи горячего чебурека или пирожка…
Видимо, для наглядности замкнутого цикла, для пущей убедительности Винокуров взял с блюда румяный треугольный пирожок, высоко подкинул и очень ловко поймал его зубами, белоснежными и наверняка острыми.