Объезжайте на дорогах сбитых кошек и собак

Вайнер Георгий Александрович

— Счастлив познакомиться с настоящим гуманистом, — заверил я его. — Но мне бы хотелось узнать: сколько вы получаете за шашлык с плохих людей?

— У меня плохие не останавливаются! — мгновенно ответил Ахмет. — А для обычных людей одна палочка этого волшебного мяса — всего семьдесят пять копеек.

— И сколько же волшебного мяса достается покупателю на семьдесят пять копеек? — продолжал я расспрашивать Ахмета, с острым наслаждением мазохиста нюхая свой шашлык.

— Сто граммов по выходу

и тонну удовольствия, — сообщил Ахмет и, метнувшись к мангалу, быстро повернул несколько шампуров и побрызгал остальные из бутылки. Скорее всего, я просто плохо разбираюсь в технологии изготовления шашлыков, но мне показалось, что мясо еще не подрумянилось, до пригара ему было далеко. Оторвавшись от меня, Ахмет решил сбить темп разговора.

Ну, что ж, шашлык готовить я не умею, но заполнять паузы — это моя работа. Тут и я гроссмейстер. Заведующий всеми паузами на свете.

Подошел к бездействующим весам и положил на них два своих шампура, стрелка неуверенно качнулась и замерла на двухстах шестидесяти граммах. Нет, не пожалел нам с Уколовым мяска на шашлыки Ахмет — черное жало стрелки весов свидетельствовало о его щедрости.

— Итак, сколько с нас причитается? — спросил я.

Поскучневший Ахмет пожал плечами, и этот малозаметный жест должен был продемонстрировать меру его презрения к моей мелочности.

— Четыре шашлыка — три рубля, хлеб — четыре копейки… — сказал он, явно сожалея о неготовности рода людского к настоящему уровню общения.

— Если я вас правильно понял, отпускная цена шашлыка — семь рублей пятьдесят копеек за кило? — переспросил я.

Ахмет недовольно кивнул и без понуждения достал из ящика накладную, поняв, что я и так ее потребую.

Морщинки уже не сходили с его лица, он не балагурил, а выжидательно молчал. Я отсчитал деньги и задал следующий вопрос:

— Сколько вы продаете за день шашлыков?

— День на день не приходится, — неопределенно и сухо сказал Ахмет.

— Ну, а точнее? Вы же догадываетесь, Садыков, что я подниму документы в бухгалтерии…

— Я и отвечаю точно: иногда сорок килограммов, иногда сто, — и он снова метнулся к жаровне.

— Это значит, от четырехсот до тысячи шашлыков, — веско подсчитал Уколов. — Не считая всяких фокусов…

На стоянку заруливал экскурсионный автобус. Вернувшийся к нам Ахмет сказал скорбно:

— Холодный шашлык можно отдать собакам…

— Мы как раз и проголодались, как собаки, — успокоил я его. — А чего вы, Садыков, так поскучнели, приумолкли?

— А чего болтать? Слово — как воробей, не поймаешь — вылетишь…

Из автобуса к мангалу бежала толпа голодных экскурсантов.

— Зря вы нас пугали, Садыков, и остывший, шашлык замечательный. Завтра в шестнадцать часов приходите ко мне в прокуратуру,

попробуем вместе сделать шашлык из нескольких вылетевших воробьев…

12 глава

Против стоянки для отдыха автомобилистов сквозь гущу еще не облетевших деревьев белело трехэтажное современное здание. Одна из тех типовых стекло-бетонных построек со сплошным навесом из лоджий по всему фасаду, в которых с первого взгляда можно признать заведение для массового отдыха.

Я перешел через дорогу и прочел на проходной будке, воздвигнутой рядом с тяжелыми металлическими воротами, вывеску: «Пансионат «Межгорье». На двери был прикноплен тетрадный листок с объявлением: «Пансионату требуются вахтеры». Я вошел в каменную сторожку, существующую только для контроля за соблюдением режима отдыхающих, и увидал на креслице за перилами краснощекую девицу.

— Мне нужен вахтер Валентина Афанасьева…

— А это как раз я, — улыбнулась она, и на ее щеках обозначились две отчетливые смешливые ямочки. — Вы, наверное, следователь из прокуратуры, что звонил вчера?

— Совершенно точно, — заверил я ее. — Валя, вы дежурили в ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое сентября?

— Да, — протянула девушка. — Я хорошо запомнила это дежурство…

Меня очень смешила фуражка с зеленым околышем — традиционная униформа охраны — на ее вихрастой голове. Было как-то непривычно видеть на месте сторожа такую девицу, гораздо естественнее вписавшуюся бы в студенческую аудиторию или швейный цех.

— А чем вам запомнилось это дежурство? — спросил я и уселся на свободный стул.

— Да что вы говорите! — всплеснула она руками, и золотисто-желтые глазки на румяном лице стали круглыми, как пятачки. — Насмотрелась таких кошмаров, что не приведи господи…

— А вы все видели с самого начала?

— Почти. Почти с самого начала. Было тихо, отдыхающие уже вернулись, у нас отбои в 23 часа. Я тут занималась. По радио спорт передавали, — она показала на стоявший в углу радиоприемник. — И вдруг услыхала какие-то крики. А из сторожки, со света в темноту, ни зги не видать, там только мангал отсвечивал. Я и побежала на улицу…

— Кричали несколько человек? — уточнил я.

— Нет, вроде бы кричал один, так мне показалось. Мужской голос. И чего-то причитал, и просил…

— Вы сказали мне, что занимались. Можно поинтересоваться чем? — спросил я.

— Я же учусь в институте, в заочном педагогическом… — сказала Валя с недоумением по поводу моей неосведомленности; по тону ее предполагалось, что все ночные сторожа учатся в заочных институтах.

— Мечтаете стать учителем? — вежливо сказал я для расширения круга общения.