Объезжайте на дорогах сбитых кошек и собак
Шрифт:
Он обернулся ко мне, взглянул искоса.
— Не знаю. В точных науках нет нравственных проблем. Есть желание наблюдать и анализировать факты…
16 глава
Утром в мой кабинет заглянул Шатохин. Нечасто балует меня визитами мой прокурор, и всегда его приход имеет какое-то определенное значение. Для всех незначительных повседневных дел он вызывает меня к себе.
Наморщив нос, Шатохин разогнал рукой дым и недовольно сказал:
—
— С отвращением…
— Оно и видать, — покачал осуждающе головой Шатохин. — Слушай, чего говорю: старея, люди приобретают массу дурных привычек и напрочь забывают хорошие. Ты этого не замечал?
— Как же я могу не замечать этого? — смирно согласился я. — Моя жизнь — постоянная иллюстрация к этому, безусловно, правильному тезису. Я утешаюсь, правда, недостоверной идеей, что к старости эти потери восполняются приходящей с годами мудростью…
— Ага, как же! — захохотал прокурор. — Ты это кому-нибудь другому рассказывай. Я-то знаю, что с годами наша глупость просто крепнет на известке склероза… Надо сейчас, пока мы молоды, держать себя в форме…
Это была чистая уступка вежливости — из нас двоих Шатохин, конечно, считал молодым только себя. У него вообще был дифференцированный возрастной подход. Меня он считал дряхлым дедушкой с единственной жизненной перспективой — пенсией. Но, если бы завтра случилось чудо и меня ни с того ни с сего назначили прокурором области, Шатохин сразу бы перевел меня в своей возрастной таблице в группу юных атлетов.
Он засмеялся каким-то своим мыслям и весело сказал:
— Да и вообще вопрос с человеческой мудростью — штука довольно неясная. Сегодня — мудрость, завтра — вздор. Кто знает наверняка, что это такое — мудрость? Ты знаешь? Наверняка?
— Наверняка не знаю. Но думаю, что догадываюсь…
— Поделись, будь другом.
— Мне кажется, что мудрость есть познание меры добра и зла.
— Перестань, кто и когда эту меру может вычислить! — махнул на меня рукой Шатохин. — Мудр, кто знает нужное, а не многое. Умствуешь лениво, когда гимнастику неохота делать…
В нем действительно играла молодая сила. Оглянувшись, чтобы убедиться в нашей уединенности, он сказал:
— Вот как надо держать себя…
Оперся ладонями на два письменных стола, напружинился, ноги плавно оторвались от паркета и поплыли вверх, и сам он разгибался, как резиновый, пока не замер в стойке на руках. Ноги вытянул и, хотя лицо его густо покраснело от напряжения он подмигнул мне и легко, мягко спрыгнул на пол. И снова подмигнул заговорщицки.
— Понятно?..
Понятно, но недостижимо. Как запряженному в телегу мерину, глазеющему на скачки. И еще одно сожаление, чисто практическое, томило меня. Я жалел, что жена Шатохина, хорошенькая телевизионная
— Дела еще не совсем задавили? — спросил он с некоторым участием.
— Да ничего, кряхтим и тянем…
— А ты помнишь, что у тебя истекают сроки по делу Степанова? Убийство и тяжкие повреждении? Он ведь давно сидит?
— Да, я помню, — затянулся сигареткой так, как вдыхают воздух перед броском в воду, и безразличным голосом сказал: — Я буду у вас просить отсрочку по делу.
— Что-о? — безмерно удивился Шатохин. — Отсрочку? Там же ведь все проще пареной репы!
— Это не совсем так, — покачал я головой. — Там, наоборот, есть еще много невыясненного…
— А что же ты не выясняешь? Время бежит! Весь город говорит об этой истории! Мы с тобой игнорировать общественное мнение не можем! Мне уже звонили… — Шатохин сделал какой-то неопределенный жест рукой вверх, означающий, видимо, что его абонент находится где-то высоко. Может быть, Шатохин связан телефоном с господом богом?
— Я как раз и выясняю все непонятное в этой истории. Уверен, что там, откуда вам звонили, — я тоже показал рукой вверх, — хотят, чтобы я выяснил правду, а не успокоил общественное мнение поспешным сообщением о наказании сомнительно виновного…
— Как это сомнительно виновного? — обомлел Шатохин. — Сознавшийся в преступлении убийца сомнительно виновен?
— Убийца, безусловно, виновен, — постарался я успокоить Шатохина. — Но вот с его признанием есть у меня сильные сомнения…
— Почему? В чем дело? Он что, изменил показания? Он же раньше во всем признавался!
— Он не менял показаний. И продолжает во всем признаваться…
— Чего же ты добиваешься?
— Правды. И я не считаю признание царицей доказательств. Было время, когда следствие, орудуя признанием, как дубиной, завело всех очень далеко…
Шатохин побледнел и от ярости прикусил нижнюю губу.
— Это вы мне говорите? Да как вы смеете? Это что за разговоры? Я вас что, заставляю нарушить закон? Я вас понуждаю получать признания от обвиняемого? Следствие основывалось все время на показаниях всех, вы слышите, всех участников дела, в том числе на признании убийцы! И он продолжает признаваться вам! Вы его бьете? Или пытаете голодом?..
— Нет, я его не пытаю и не бью…
— Да если бы я узнал!.. Я бы в тот же день выгнал вас!.. Под суд отдал! И вы мне говорите…