Обгоняя смерть

Уивер Тим

— Чем ты занимался во Франции?

— Работал где придется, чистил туалеты, протирал столики в кафе. Везде проводил не больше трех месяцев на случай, если меня искала полиция.

— И что заставило тебя вернуться?

— Тоска по родине. В конце концов я все возненавидел в той жизни. Работа была отвратительной, места, где жил, и того хуже. Я провел там пять лет и с каждым днем мучился все больше. Поэтому нашел судно, доставившее меня обратно, и отправился повидать Майкла.

— Ты знал его раньше?

— Да, — ответил Алекс. — Он был

моим другом. Хорошим. Когда я жил вместе с матерью и отцом, он работал в местной церкви. Тогда он называл себя Мэтом. Майкл Энтони Тилтон. Потом он отправился путешествовать. Когда вернулся, перевелся в восточный Лондон, и я заметил в нем некоторые перемены — он больше не говорил о своей семье и чувствовал себя неловко, когда я по-прежнему называл его Мэтом. Видимо, Эндрю менял и его, только не наркотиками, пытками и страхом. Я навещал Майкла в церкви до своего исчезновения. Последний раз перед убийством Ала.

— Ты тогда положил в коробку поздравительную открытку с днем рождения?

Алекс кивнул.

— Почему ты пошел к Майклу, когда вернулся?

— Думал, он подскажет, что мне делать. Доверял ему. К маме я не мог пойти из-за отца. К Джону из-за его работы. Кэт не поняла бы. Никто бы из них не понял. Мне казалось, Мэт может понять. Он куда-то позвонил, и меня отвезли на ферму. Несколько часов все было замечательно. Они сфотографировали меня, обещали, что все будет отлично. А знаете, что сделали потом?

Я покачал головой.

— Избили меня до полусмерти. Я повернулся к ним спиной, и они набросились. А потом… потом пытались уничтожить мою память. Я чувствовал, что тело требует наркотиков, но яростно сопротивлялся. Мне удавалось цепляться за какие-то воспоминания. Поэтому даже в самые тяжелые времена я не забыл людей, которых любил. Слышал то, что говорила мне мама. Видел места, где бывал с Кэт. Использовал это как силу, которая поможет мне вырваться оттуда.

— Знаешь, как они сфальсифицировали твою смерть?

Алекс кивнул:

— С помощью Саймона.

— Саймона должны были принять за тебя?

— Да.

— Почему?

— У нас была одна группа крови. Так было легче скрыть, что не я находился в той машине. И думаю, может, Эндрю и остальным на ферме… нравилась эта символика.

— Что ты имеешь в виду?

— Пожертвовать жизнью ради друга.

Судя по тому, что я узнал на ферме, Алекс, вероятно, был прав.

— Саймон провел там несколько месяцев. Ему вводили наркотики, но он противился им. Противился этой программе. Боролся с ужасом, который испытывал перед всем, что там делалось, и боролся с ними. В конце концов зашел слишком далеко. Однажды вечером, когда женщина принесла ему еду, он набросился на нее. Избил так сильно, что она пролежала до утра в луже крови.

— Откуда ты все это знаешь?

— В комнате с кольцами со мной была девушка. Роза. У нее выводили яды из организма, когда меня поместили туда. По ночам она не говорила из-за Легиона. Знала, что он наблюдал за нами. Но днем, прежде чем уходить в программу, передавала то, что слышала. В том числе и о Саймоне…

Темнота. А потом свет. Его вытаскивают из багажника машины. Прохладный воздух овевает кожу, когда он падает на траву. Чья-то нога прижимает его к земле. Одной щекой он ощущает влажную грязь, другой — последние слабые лучи вечернего солнца. Перед ним тянутся поля и грунтовая дорога, чуть подальше стоит старая «тойота», снизу к ней привязана веревка.

— Значит, его убили в автокатастрофе.

— Да. Я видел, как его вели на поводке после нападения на ту женщину. Я чувствовал исходящий от него запах бензина. Только потом, узнав, что считаюсь мертвым, я все понял.

— Они использовали твои зубы.

Алекс открыл рот и показал вставные челюсти.

— Одна из женщин на ферме была раньше зубным врачом. Они вставили мои зубы Саймону и так напоили его спиртным, что он едва держался на ногах. Потом облили бензином, вывели с фермы на поводке и девять часов везли на машине до Бристоля, чтобы выглядело, будто я все время находился близко к дому. Саймона должны были принять за меня.

Через ветровое стекло «тойоты» он видит впереди машину. Всего в трех-четырех футах. От нее тянется веревка.

В салоне все пахнет бензином: приборная доска, сиденья, его одежда. Он смотрит на спидометр. Они увеличивают скорость. Шестьдесят. Семьдесят. Восемьдесят. Он пытается пошевелиться, но не может. Его руки и тело парализованы.

Впереди появляются фары.

Слышатся гудки.

Потом раздается скрежет металла. Визжат тормоза. Передняя машина резко сворачивает влево, за ней тянется через дорогу веревка.

Рев клаксона.

Саймон отчаянно пытается нажать на тормоз, салон «тойоты» освещают фары грузовика. Но нога не двигается. Ни на дюйм.

Все поглощает темнота.

Алекс свернул на автостоянку у железнодорожной станции, примерно в миле от моего дома. Я дал ему достаточно денег на билет. Он вылез из машины и пожал мне руку.

Я впервые увидел раны на его пальцах.

— Алекс, сейчас одиннадцать часов, — сказал я.

— Знаю.

— Почему бы не остаться у меня?

— Я все еще в бегах, — ответил он. — Думаю, чем меньше времени вы проведете со мной, чем меньше будете знать, куда я еду, тем лучше для вас.

Он пошел прочь, но потом повернулся и заглянул в машину:

— Знаете, что слышишь последним?

Я вопросительно смотрел на него.

— Перед умиранием.