Шрифт:
Annotation
Да, припоминаю его звонок... И давно это было, наверное, с полгода назад: "Галина?" "Да" - ответила на незнакомый голос. "Та самая, из Карачева?" "Да" - слегка удивилась. "Рад тебя слышать." "Простите... а Вы кто?" И с того конца провода... эфира услышала почти радостное: "А это я, Валя Дальский. Учились мы с тобой в одном классе. Припоминаешь?" И дальше выяснилось, что он наткнулся на мой сайт, из которого и узнал номер телефона, и что он кое-что из моих "опусов" (его определение) уже прочитал, поняв, что пишу в основном о своём прошлом, к которому у него "вообще весьма сомнительное отношение", ибо считал, что минувшее лишь мешает жить настоящим. Конечно, тогда спорить с ним не стала, да и по интонации почувствовала, что это - напрасное занятие.
Пирус Анна Сергеевна
Пирус Анна Сергеевна
Обгоняющий
Да, припоминаю его звонок... И давно это было, наверное, с полгода назад: "Галина?" "Да" - ответила на незнакомый голос. "Та самая, из Карачева?" "Да" - слегка удивилась. "Рад тебя слышать." "Простите... а Вы кто?" И с того конца провода... эфира услышала почти радостное: "А это я, Валя Дальский. Учились мы с тобой в одном классе. Припоминаешь?" И дальше выяснилось, что он наткнулся на мой сайт, из которого и узнал номер телефона, и что он кое-что из моих "опусов" (его определение) уже прочитал, поняв, что пишу в основном о своём прошлом, к которому у него "вообще весьма сомнительное отношение", ибо считал, что минувшее лишь мешает жить настоящим. Конечно, тогда спорить с ним не стала, да и по интонации почувствовала, что это - напрасное занятие. А еще сказал, что хотел бы встретиться со мной, когда дела приведут его и в наш город, в котором у него есть друг и, если я не против... "Нет, я не против." "Ну, тогда..." На этом разговор и закончился. И звонков больше не было.
Он был отличником. Он, Валя Дальский. А я - троечницей с вечно невыученными уроками. Он сидел за партой прямо, почти на равных говорил с учителями. Я же ютилась на задней, прячась за спины впереди сидящих, - может, не заметят, не вызовут? На переменах, разминаясь, не спеша прогуливался он по коридору, иногда рывком расправляя плечи и слегка из стороны в сторону покачивая головой, я же - за партой второпях перелистывала учебник к следующему уроку, - может, еще не поздно что-то подучить? Да и на уроках физкультуры он быстрее всех бегал, дальше всех прыгал, бросал гранаты. А вот рисовать так, как я, не умел, - мои-то карандашные рисунки почти все красовались в зале на стенде, а его... И даже помню, что кисть винограда, которого никогда не видела и который с внутренним трепетом перерисовала с какой-то картинки, - виноград!.. ягоды неведомых стран!..
– через несколько дней исчез со стенда и когда подружка сказала, что видела его у Вальки в парте, то я почему-то не поверила: ну, зачем он ему? И вот теперь...
Почти седой мужчина сидит напротив меня в холе театра и всё еще исподтишка разглядывая, говорит:
– Вот ведь как бывает...
– Замолкает и, глядя так же, продолжает: - Приехал прямо к спектаклю, который мне рецензировать, а встретил тебя.
– И усмехается: - Кто-нибудь сказал бы: значит, судьба, но я в неё не верю, поэтому только завтра собирался позвонить тебе, а тут...
И замолкает. А я, чтобы заполнить не к месту повисшую паузу, почему-то вдруг вспоминаю о том самом рисунке и, неожиданно для себя, спрашиваю:
– Валентин, а помнишь, как на уроках рисования ты, отличник, не мог нарисовать даже простой собаки, а мой виноград, который...
И он подхватывает:
– Который учитель поместил на стенд, а я сорвал?
Я ахаю... про себя: так, значит, и впрямь то бы он? Вот это да! Почему, зачем? Спросить? Но он опережает меня:
– И знаешь почему?
Я лишь улыбаюсь, а он почему-то вдруг встаёт и начинает рассматривать настенные фотографии актёров. Наверное, не хочет объяснять мне это "почему". Ну и не надо. Пожалуй, спрошу о другом... Но он уже садиться рядом:
– Знаешь, тот мой поступок... а, вернее, проступок, был не так уж и прост. И я понял это уже через много лет. Ведь в школе был отличником, а, значит, впереди всех, не так ли?
– Та-а-к...
– протянула, пытаясь ухватиться за кончик ниточки предложенного им логического построения, но, так и не сообразив к чему он... лишь уставилась на него.
– Так, - сухо усмехнулся.
– Всё так.
И тут, накрывая его "Всё так", прозвенел звонок, приглашая зрителей ко второму действию спектакля.
– Слушай, - вдруг улыбнулся мягко и чуть извиняясь, - я завтра позвоню тебе.
– И, не ожидая моего ответа, заторопился: - После спектакля мне надо с режиссером поговорить, но обязательно, обязательно мы должны встретиться! Я хотел... я искал... и то, что увидел тебя здесь...
– Замер. Подыскивает слова или волнуется? Но уже спокойно закончил: - Мы должны встретиться. Это необходимо. Это нужно мне.
Да, эта наша встреча была неожиданной, - я сидела в шестом ряду, он с моим знакомым журналистом, - в десятом, и когда спросил того обо мне, - "Ты знаешь, я почти узнал тебя... что-то осталось в твоём лице нетронутым... особенно в профиле...", - то Николай и назвал меня. И наш короткий разговор, а, вернее, почти знакомство во время антракта, - "Ведь Вы Галина?.. А я Валентин... (Мой удивлённо-вопрошающий взгляд.) Ну, тот, что звонил Вам... тебе... мы учились в одном классе, помните?.. Ой, да! Конечно помню, но... Да-да, конечно, жизнь изменила нас... Да, изменила.) Ну и прочие дежурные слова, обычно вспыхивающие при случайной встрече. Но что же он скажет мне, когда снова встретимся? И для чего, почему ему нужна эта встреча? А, впрочем, гадать не буду, а попробую расспросить его о жизни, ведь как-никак он был многообещающим отличником, который во всём - впереди, так чего достиг?
Издали вижу: он сидит на длинной, опоясывающей памятник Тютчеву скамье и вглядывается в профиль поэта. Красиво сидит, да и сам... Интересно, с каким чувством смотрит? И вообще, любит ли поэзию? А, впрочем, что мне до этого: любит, не любит... И подхожу, сажусь рядом:
– Привет, Валентин! Как долго сидишь?
А он, коротко взглянув, произносит:
– "Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя? Поймет ли он, чем ты
живешь?..", - замолкает и теперь лишь смотрит на меня.
А я, чтобы вернуть его в реальность встречи, улыбнувшись, повторяю:
– Долго ли ждёшь?
– Да нет... Но вот...хватило времени, чтобы кое-что вспомнить из Тютчева. Не сказать, что он - любимый, но...
– Вот, видишь, - тихо прерываю, - насколько же мы разные с тобой!.. как и в школе, когда ты был отличником, а я - троечницей. Вот и Федор Иванович - мой любимый, а твой?
– и смотрю на него с вопросом.
– А у меня нет любимых. К поэзии отношусь спокойно. Едва ли она помогает в лидерстве, пожалуй, больше расслабляет, не так ли?
Чтобы выиграть время, поправляю на коленях сумочку и так же тихо отвечаю:
– "Расслабляет" - не то слово... А, впрочем...
– И спрашиваю не его, а больше себя: - А, может это расслабление помогает проникнуть в некую глубину, в которую не заглядывали раньше?
– А зачем в неё заглядывать? Да и в прошлое...
– И помедлил, что-то вспоминая: - Еще учась в школе, прочитал у Хэмингуея, который всегда смотрел и стремился в будущее: "Прошлое мертво, как разбитая граммофонная пластинка. Погоня за прошлым - неблагодарное занятие." И, как-то тогда сразу поверил ему...