«Обхсс–82»
Шрифт:
Мажор явно не видел связи между взятками, грязью и пылью, потому что на меня смотрел в легком недоумении. Подумал, наверное, заговариваюсь.
— Шутил он так. Прикол. Понимаешь? — Я усмехнулся, — Если спрашивали, мол Игорек, а что ты взяток не берешь? Он так всегда отвечал. Врачи запрещают. Аллергия. На пыль… Ну, типа, на грязь. А я брал. Прикинь? Потом, когда приезжал домой к родителям, отцу рассказывал про каждый случай.
— Зачем? — Жорик даже немного притормозился, глядя на меня с серьезным видом.
— Зачем…Ну, вот так. Да ты не отставай. Шагай бодрее. Я мелким был, плохо помню. Да и не охота вспоминать, если честно. В первом классе, по-моему. У отца там ситуация случилась… Он одному мужику топил за большой срок. А мужик… ну, не простой, вобщем. Нас с матерью “добрые” дяди после школы встретили и в гости забрали. Надолго. Ждали решения суда. А отец все равно не отступился. Ему сраные принципы дороже были. Понял? Мог жену с сыном в пакете обратно получить,
— Ааааа… Смешно. То есть, хреновое чувство юмора — это у вас семейное. Теперь понятно… — Жорик не стал развивать тему. Он понял, что выскочила у меня эта история случайно. Вообще не собирался ее рассказывать. Особенно ему. Наверное, настроение такое.
— А по щам? — Я усмехнулся, потом показал Жорику кулак. Хотя, если честно, злости совсем не чувствовал. И вообще… Странное дело, но он не бесил меня так, как раньше. — Ладно. Не об этом речь. И вот представь, я уже в универе, учусь на юрфаке, а домой поддатым — ни в коем случае. Чтоб ты понимал, батя мог взять ремень и выдрать. Серьезно тебе говорю. Как же. Честь семьи. Все дела. А тут… Были мы на даче. Там, естественно, парни, девчонки. Сам знаешь, как это бывает. Родители — в городе. У нас, само собой, газ-квас по полной программе. Ну, и утром, сижу, такой, на крылечке, думаю, как бы не сдохнуть. Встал, потому что вертолеты такие, лежать невозможно. Смотрю, тачка знакомая подъезжает и мать с отцом калитку открывают. Думаю, ну, мандец. Они знали, что я с компанией, но свято верили, мы играем в лото. Максимум — в карты. И что делать? А от меня перегар — на пять киллометров вперед. Я, значит, с порожек спустился, сел на корточки возле грядки, сижу укроп дергаю, в рот засовываю и жую с умным видом. Он, вроде, запах убивает. Батя подошел, стоит, смотрит. Тоже с умным видом.
— Что? — Говорю ему, — Укропчик люблю. Полезная штука для здоровья.
— Мммм…. Ну, да...ну, да… — Он, значит, в ответ. — Укроп я тоже люблю. Одно не пойму, на кой черт ты ботву от моркови жрешь…
Я засмеялся, вспоминая тот случай в красках и лицах. Особенно себя. Сидел постле отцовских слов, дурак дураком. Правда, что удивительно, с того дня у нас как-то разговор про взрослые развлечения больше на заходил. Наверное, отец понял, что пацан вырос. А через месяц я вообще на квартиру съехал.
— Слушай… — мажор стал совсем ерьезным, — Скажи, а ты работу свою любишь?
Я завис, осмысляя его вопрос.
— Ну... Наверное, люблю. Раньше как-то не задумывался. Нравилось, да, всякие схемы разбирать. Да и знаешь... С умнейшими людьми приходилось общаться. Дураки большое бабло не рубят. У нас ведь даже жулики качественные были. Дорогие, так сказать. Элитные. А что? Хорошо работалось. Прикинь, я всегда прилично одет. Выгляжу нормально. Не то, что парни, которым нариков приходится по притонам и кустам гонять. Или, кто в убойном пашет.
— В прокуратуру из-за отца не пошел? Чтоб с твоей семьей такого не случилось? — Выдал вдруг неожиданно мажор.
— Слушай, Милославский, ты меня, конечно, пока что не бесишь. Но давай не будем портить эти прекрасные перемены в нашем общении. Психолог, блин, отыскался. Не порть настроение. Не пошел потому что в БЭПе денег больше. Ясно? И все, закрыли тему. Сам не знаю. чего это я разоткровенничался.
— Да просто ты рад, что мы в ментовку идем. Посмотри на свою рожу. Аж светиться вся. Ладно. Хочешь сменить тему, не вопрос. А у меня знаешь, что… сестру ненавижу. Ненавидел. Родную. Сука такая… еще поискать. Конченая. Она старше на много лет. Застала времена, когда родители не имели много бабла и много власти. Жили проще. Естественно, семья тогда была на семью похожа. С ней они постоянно время проводили. А со мной, как-то не получалось. Зато меня баловали. Деньги, шмотки, свобода. Все, что хочешь. И знаешь, странно… Я сестру ненавидел. А она меня. Считала, будто родителям я ближе. Бред вообще... Я их хрен видел толком. Помню, было мне года четыре, наверное. А ей уже шестнадцать, около того. Хорошо отложилось в голове…Она разрезала старый футбольный мяч пополам. Половинку мяча принесла мне и сказала, что это шапка-невидимка. Надела его на мою голову, а потом стала якобы искать. Типа, совсем не видит, куда же делся братик. Я поверил, будто шапка-невидимка действительно работает. Прикинь? Тут же убежал во двор. У нас какая-то вечеринка была. Семейная. Редкий случай. Ты бы видели офигевшие глаза соседа, у которого сеть своих бойцовских клубов, и сам он — бывший боксер, когда мужик стоял возле мангала, жарил шашлык, никого не трогал, и вдруг получил от всей души пинок под зад. И мой взгляд…сначала счастливый, а потом не понимающий, почему шапка-невидимка не спасает от подзатыльников отца… Отец расстроился. Ему неприятно было мое поведение. А сестра в кустах сидела. Ржала надо мной. Ухохатывалась…А потом еще момент приключился. Надо было стих подготовить в первом классе. Со мной все время гувернантки занимались. А это вдруг сестрица подошла. Изъявила желание брату единственному помочь. Я, идиот, обрадовался. Мне тогда сильно хотелось, чтоб кто-то из родных проявил внимание к моей жизни. Стихотворений, насколько помню, нам не раздавали, сказали приготовить свое. Осень была. Вот что-то про природу, про зверюшек. Ну... Сестрица и нашла. Про зверюшек. До сих пор помню. Таракан. Так называется. А я же в лицее учился. Учительница у нас тогда была добрая, терпеливая. И вот прикинь, актовый зал. Народу битком. Почти все — дети отцовских знакомых и материных подруг. Такие же, блин, элитные отпрыски. Кто-то , как и я, в сопровождении охранников и нянек. А кто-то был с настоящими родителями. Я вышел на середину зала, одернул белую рубашку, бабочку. А потом был сам стих...
Мажор задумался, вспоминая, усмехнулся.
Таракан сидит в стакане,
Ножку рыжую сосёт.
Он попался. Он в капкане.
И теперь он казни ждёт.
Таракан к стеклу прижался
И глядит, едва дыша.
Он бы смерти не боялся,
Если б знал, что есть душа.
— Серьёзно?! — Я очень старался отнестись к расскажу мажора с пониманием. У человека, похоже, психологическая травма. Но не вышло. Засмеялся. Просто перед глазами возникла школьная сцена, на которой стоит Жорик, в черных штанишках, белой рубашке и бабочке. На лице — торжественная скорбь. И он фигачит с выражением этот стих про таракана. Сначала я тихо хохотнул. Но потом не выдержал и заржал в голос.
— Да что ты смеешься, придурок? — Мажор беззлобно ткнул меня локтем в бок. Мы топали, как раз по улице, в сторону ментовки. Оставались пара поворотов. — А ты представь, я то хрен понимал, что происходит. Мне хотелось искренне прочесть этот стих максимально хорошо. Я, наверное, поэтому его до сих пор помню.
Он печальными глазами
На диван бросает взгляд,
Где с ножами, топорами
Вивисекторы сидят...
Мажор опять засмеялся. Причем, совершенно искренне. Кстати, без этой высокомерной рожи он становился похож на нормального человека. На пацана, с которым можно общаться.
— Блин, Соколов, ты меня не видел. Отвечаю, мог бы мной гордиться. Я читал этот долбаный стих с глубоким чувством. То, что на "вивисекторах" лица учителей и родителей начали меняться, меня не насторожило. Я решил, что это под влиянием поэзии и моего таланта. Там потом по сюжету, к таракану подошёл палач, ну, этот, вивисектор, и проткнул ему грудь. Короче, героя безжалостно убили. "Сто четыре инструмента рвут на части пациента! От увечий и от ран помирает таракан." Это был пик драматического накала. Я, как меня учила сестра, сделал паузу. Помню, на лице директора появилась надежда. Он думал, таракан сдох, история закончилась. Хрена там. Потом следовали строки про осиротевшего ребёночка таракана. Причем, эту часть стихотворения я прям выкрикивал в зал. Кто-то из слабых духом детей зарыдал. Директор начал издавать странные звуки. Он сидел на переднем ряду. То ли смеялся, то ли плакал. Это уже не помню. А у нас, прикинь, образцовый, элитный лицей. А эта сука... сестра, имею в виду, научила меня еще, в конце бессильно уронить руки, ссутулиться. Типа, надо выглядеть человеком, утратившим смысл жизни. И отчетливо, сдерживая рыдания, выговорить последние четыре строки:
Его косточки сухие
Будет дождик поливать,
Его глазки голубые
Будет курица клевать.
Я такой тишины никогда больше не слышал. Зрители очень осторожно поаплодировали, видимо, опасаясь вызвать вспышку "биса", увели плачущих детей, похлопали по щекам потерявших сознание, дали воды обмякшей учительнице нашего класса, главному действующему лицу, то есть мне,вручили какую-то детскую книжку, вроде рассказов о природе. Ну, а потом вызвали родителей. Мол, в приличном лицее такое не допустимо. Это был первый и последний раз, когда мать с отцом зашли в кабинет директора. Дальше я все решал сам. Сеструха радовалась. Типа, нагадила. А я вообще с ней перестал разговаривать. Нормально, имею в виду. Так что ознаешь, Соколов… Я тебе это к чему рассказал. У каждого из нас свое дерьмо имеется. Хреново, что мы этим дерьмом сильно сами испачкались. А так-то… Я много не понимал, пока в Зеленухах не оказался. Зеленухи, это... Не знаю... Исправительная колония строгого режима. Но в хорошем смысле. Если понимаешь, о чем я. В общем, все нормально… О, смотри. Пришли.