Обида
Шрифт:
— Гадалка ты, что ли, — пробормотал Митька.
— А у меня бабка колдунья, — Таня засмеялась, — и я тоже колдовать могу. Приду и наколдую тебе, вот увидишь. Сейчас пойду и узнаю у бабки специальное такое колдовство, чемпионское.
— Да, тебе-то, конечно, смешно, а мне вот… А что, если взять и не пойти, а? Точно! Заболел, скажу. А уж потом, когда потренируюсь, тогда пожалуйста. А то пришел человек, а его — раз! И сразу в котел с кипятком, сразу на это… на гороно аж? Ведь правильно я говорю? Ведь верно ведь?..
Митька вдруг до того испугался, что
Вот ведь — даже дома ничего не сказал, а тут этой посторонней почти девчонке взял и все выложил. Теперь придет, увидит… Потом в школе позору не оберешься, сама же всем раззвонит.
Митька в этот момент ужасно раскаивался в своей откровенности и почти ненавидел Таню за то, что она на эту откровенность подтолкнула.
Потом он немножко опомнился.
«При чем здесь она, — подумал он. — Она меня за язык не тянула, сам все растрепал. Эх! Неужели же я трус?! Врун да еще и трус! Вот это да!»
Он даже растерялся. Поднял глаза на Таню. Она глядела ему прямо в лицо.
— Если ты сделаешь это, Митька, я тебя на всю жизнь запрезираю как последнего труса, — сказала она, — и ты сам себя презирать станешь. Ерундовая у тебя сделается жизнь, Митька.
— Ладно, — буркнул Митька, — посмотрим еще, какой я трус.
Он повернулся и почти побежал от нее куда глаза глядят.
V. На старт!
Удрать бы!
Митька встал со стартовой тумбочки, сделал несколько шагов к двери с табличкой «Душевая» (из бассейна можно выйти только через душевую), но тут же стремительно вернулся и снова сел, обняв острые коленки.
Он поглядел на трех своих соперников.
Они спокойны и уверенны.
Трое ладных загорелых мальчишек в одинаковых шерстяных трусиках с белыми поясками — форма.
Митька стыдливо подтянул свои сатиновые широкие трусы, такие неспортивные, нелепые здесь, в бассейне, и залился краской.
Это было просто ужасно, что он, как оказалось, забыл в предотъездной суете свои плавки на старой квартире. Вчера весь дом перерыл и не нашел.
Когда в микрофон объявили фамилии участников очередного заплыва и Митька, с замирающим сердцем, подошел к своей крайней слева тумбочке, на трибунах захихикали.
А трое мальчишек презрительно оглядели его и отвернулись. А один, кажется, даже фыркнул.
И Митька почувствовал себя таким несчастным, смешным, неуклюжим, что чуть не заплакал.
Трусики висели нелепыми складками почти до колен, и ноги от этого казались тонкими и голенастыми.
Митька присел на тумбочку и застыл.
Он поднял голову к трибунам. Незнакомые мальчики, девочки смеются, размахивают руками, кричат.
Вдруг его как током дернуло — Таня, а рядом… О! Уж он ей это припомнит! — рядом Надька Королева!
И тоже смеются, о чем-то болтают, как ни в чем не бывало.
«Им-то что, — тоскливо подумал Митька, — ишь, смеются!»
Его колотила нервная дрожь.
Митька еще не знал, что так всегда бывает перед стартом. И даже взрослые, опытные спортсмены, будь они чемпионы-расчемпионы, тоже боятся. Все. Всегда. Перед любыми соревнованиями.
Этому состоянию и название подходящее «есть — предстартовая лихорадка.
Четверка пловцов делала последний поворот. Последние двадцать пять метров. Они приближались, а с ними вместе приближалось неотвратимое мгновение, когда Митьке надо будет встать на тумбочке и застыть перед десятками оценивающих чужих глаз — одних равнодушных, других враждебных, и только одна пара глаз, Митька знал это точно, дружеская.
Одна только Таня болеет за него всей душой, желает, чтоб он победил или хотя бы был не хуже других.
«Ну уж, фиг — «не хуже»! Она-то уж точно только за победу. Чудачка! Видит же, с какими ребятами тягаться надо! Хоть это оправдание. А все-таки здорово, что она пришла, просто здорово. Скорее бы, скорее!» — мысли Митькины скакали, путаясь. Он почувствовал вдруг тягостную слабость в ногах.
«Что это?! — с ужасом подумал Митька. — А вдруг я встать не смогу?»
Он снова взглянул на трибуны и увидел Колю Прохорова.
Еще один друг.
Коля кивнул, поднял над головой сжатые ладони.
Митька улыбнулся ему бледной вымученной улыбкой и отвернулся.
В это время репродуктор ожил и произнес железным голосом четкие угловатые слова:
— Приготовиться участникам следующего заплыва.
Трое мальчишек почти одновременно поднялись на стартовых тумбочках. Митька чуть помедлил, но сделал то же.
— Внимание! — прогремел репродуктор.
Митька присел на полусогнутых ногах, откинул руки назад и застыл.
И в это мгновение вдруг совершенно успокоился. Он почувствовал, как напряженное тело наливается упругой силой, становится легким и послушным.
— Скорее! Ну же! Скорее! — Митька шептал так громко, что ближний к нему мальчишка даже повернул голову.
— Марш!!! — рявкнул репродуктор.
Митька сорвался с места, врезался в воду и, еще не вынырнув, под водой, бешено заработал ногами. Так учил его Коля. Потом податливая вода расступилась и Митька изо всех сил рванулся вперед.
Конечно, будь он хоть чуточку поопытнее, он бы знал, что силы надо уметь распределять, что их может не хватить, но Митьке и в голову не приходили мысли ни о каких распределениях. Вперед! Изо всех сил!
Еще издали он увидел стремительно приближающуюся стенку бассейна и выставил руку.
Поворот!
И снова вперед, вперед, вперед!
Но вдруг Митька почувствовал беспокойство.
Ему показалось, что он один в бассейне.
«Что случилось? А вдруг я раньше времени сорвался со старта? Это называется фальстарт. Что же делать-то?»
И тут он, к неописуемому удивлению и негодованию тренера и публики, остановился и обернулся назад.
Трое других, ровно, голова к голове, только подходили к первому повороту.