Обитатель лесов (Лесной бродяга) (др. перевод)
Шрифт:
— Га! — вскричал с отчаянием Розбуа. — Почему мы не спустились в реку двумя милями выше?
— Отверженный друг, — произнес наконец индеец, — может превратиться в страшного врага.
При этих словах Черная Птица знаком дал понять пленному, чтобы он подошел к нему. Пленник повиновался. Указав ему пальцем на островок, индеец обратил его внимание на поляну, остававшуюся свободной между двух кустов камыша.
— Может ли карабин бледнолицего человека метнуть пулю в свободный промежуток, отделяющий вон там высокую траву?
Но пленник, который понял из того, что объяснил ему индеец на своем смешанном диалекте, очень немного, посему оставался нем и недвижен. Тогда Черная Птица обратился с несколькими словами к одному из своих подчиненных. Последний сунул белому в руки карабин, который захватил у него; с помощью жестов удалось объяснить пленному, чего от него хотят. Несчастный приложился, но он так дрожал от страха, что оружие, бывшее в его руках, ходило во все стороны.
— Бедный, не сумеет попасть даже в островок, — заметил Хозе беспечно, — и если индеец не имеет другого средства, чтобы заставить нас говорить, то пусть он дожидается завтрашнего дня, чтобы услышать от меня хоть одно слово.
Пленник выстрелил. От сильного дрожания карабина в его руках пуля, не попав в цель, со свистом ударилась о воду вблизи островка.
Черная Птица презрительно хмыкнул и обернулся назад, как бы ища что-то.
— Эх! — пробормотал Хозе. — Ищи-ка, брат, пороха и пуль между твоими пиками и лассо.
В это самое время пять всадников, которые отделились было по приказанию своего предводителя от прочих товарищей, вернулись на своих лошадях, вооруженные карабинами и колчанами со стрелами; это было их оружие, которое они сложили с себя, чтобы легче было преследовать диких лошадей. Вместо них от толпы апахов отделилось пять других всадников.
— Дело начинает принимать серьезный оборот, — тоскливо выговорил Розбуа.
— А не ударить ли нам, пока их только пятнадцать человек? — спросил Хозе.
— Нет, — возразил старый охотник, — нам надо оставаться спокойными и не подавать виду. Индейцы еще не вполне уверены, здесь ли мы?
— Ну, как знаешь.
И Хозе продолжал наблюдать из-за дерева.
Черная Птица сам схватил карабин и снова подошел к берегу.
— Руки индейского предводителя не трясутся, как трава, увядшая от ветра, — произнес он, поднимая карабин и направляя дуло к острову. — Но прежде чем я сделаю выстрел, — продолжал он, — я хочу подождать ответа белых, скрывающихся на острове; я буду считать до ста.
— Фабиан, стань позади меня! — распорядился холодно Розбуа.
— Нет, я останусь на своем месте, — отвечал решительно Фабиан, — я моложе тебя, и потому мне следует первому встретить опасность и прикрыть тебя.
— Дитя! — воскликнул старик. — Разве ты не видишь, что я несравненно шире и выше тебя. Если бы я вздумал тебя послушаться, то мы противопоставили бы пуле индейца двойную цель.
С этими словами Розбуа прополз вперед, не задев ни одной тростинки из растущего вокруг камыша, и прилег на колени впереди Фабиана.
— Не перечьте ему, дон Фабиан, — спокойно сказал Хозе, — его благородное сердце бьется только ради вас.
Индеец с карабином в руках продолжал считать до ста, но вместе с тем внимательно прислушивался; однако за исключением журчания воды, омывающей островок, и шума ветра, шевелившего листья деревьев, кругом стояла глубокая тишина.
Черная Птица спустил курок, и только стебельки травы разлетелись в стороны. Так как охотники прилегли все трое наземь один за другим, то они не представляли обширной цели, и пуля безопасно просвистела мимо них.
Подождав несколько минут, индеец громко произнес:
— Черная Птица обманулся; он видит свою ошибку и станет искать белых воинов в другом месте.
— Поди-ка поверь ему, — проворчал Хозе, — собака убеждена в противном более, чем когда-либо. Искуситель оставит нас теперь на несколько минут в покое, пока не справится вон с тем бедняком, что не заставит себя долго ждать, потому что казнь белого — это такое зрелище для индейца, которому он никогда не в состоянии противиться.
— Нельзя ли, однако же, оказать какую-нибудь помощь несчастному, коему предстоят страшные истязания?! — воскликнул Фабиан.
Розбуа взглядом спросил мнения своего спутника.
— Нельзя отвергать этого напрочь, — произнес он наконец, — впрочем, я все еще надеюсь, что какое-нибудь непредвиденное обстоятельство выручит нас. Что бы ни говорил Хозе, а индейцы, вероятно, еще питают сомнение насчет нашего присутствия. Но если мы покажемся, всякая надежда будет напрасна.
Старик погрузился в задумчивость.
— Соединиться с этими чертями даже против дона Эстевана было бы делом самой гнусной подлости, но что будешь делать?.. Что делать, Боже мой!.. — прибавил канадец тоскливо.
Опасения иного рода вдобавок мучили его. Он видел Фабиана в опасности, когда кровь его была разгорячена дикими страстями. Но обладал ли Фабиан хладнокровием, обладал ли он спокойным мужеством, чтобы идти навстречу смерти, не подчиняясь страсти?
Наконец Розбуа решился.
— Слушай, Фабиан! — начал он. — Могу ли я с тобой говорить, как с мужчиной? Не поразит ли тебя то, что я намерен тебе сообщить? Не покажется ли ужасным?
— Вы сомневаетесь в твердости моего характера? — спросил Фабиан старика спокойным тоном, но с явным упреком. — Говорите, что вы задумали, я не побледнею от страха, я готов следовать за вами всюду, куда укажете!
— Еще никогда мы не находились в большей опасности, чем теперь, — продолжал Розбуа с торжественностью, — наши враги превосходят нас числом в семь раз. Если даже мы положим по шесть человек, то и тогда их останется почти столько же, сколько нас.
— Ведь однажды нам удалось кое-что в этом роде! — прервал его Хозе.
— Ну так может удасться и во второй раз! — воскликнул с энтузиазмом Фабиан.
— Хорошо, хорошо, — умерил его пыл Розбуа, — но, что бы ни случилось, эти черти не должны нас захватить живыми в свои руки. С Божьей помощью попытаемся спасти этого несчастного!