Обитатель лесов (Лесной бродяга) (др. перевод)
Шрифт:
Ясно было, что об отступлении нечего и думать! Краснокожие расположились вдоль обоих берегов. Оба охотника слишком хорошо понимали это, чтобы иметь на сей счет какое-то сомнение.
— Ну, пусть теперь луна заходит) — кричал Хозе, с яростью сжимая кулаки. — Я ведь говорил, что недаром не хватило двух индейцев и что слышанный мною шум что-нибудь
— Что в том толку, — возразил печально старик, — стаи ли воронов будут терзать наши трупы или толпы индейцев, когда нас уже не будет в живых!
— Конечно, это все равно, больше или меньше наберется индейцев, да обидно, что им удастся восторжествовать над нами!
— Неужели ты намереваешься затянуть свою предсмертную песнь в подражание индейцам, которые, когда их привяжут к столбу, начинают перечислять всех пленных, с которых они содрали кожу?
— Отчего же и нет? Это очень похвальная привычка; гораздо легче бывает умереть героем, когда вспоминаешь, что прежде жил, как следует мужчине.
— Лучше подумаем о том, что нам делать, чтобы умереть, как подобает истым христианам, — отвечал Розбуа.
Раздавшиеся выстрелы, звук которых отчасти гасило расстояние, прервали беседу обоих охотников. В это самое время индейцы производили нападение на лагерь дона Эстевана. Выстрелы свидетельствовали об ожесточенной борьбе, происходившей между белыми и индейцами. Исход этой борьбы нам с вами уже ясен. Вдруг среди выстрелов на берегу, противоположном охотникам, послышался чей-то зычный голос.
— Пусть белые откроют свои уши! — послышалось с берегу.
— Это опять каналья Черная Птица! — воскликнул Хозе, узнавший тотчас голос раненого предводителя индейцев.
— Для чего нам открывать свои уши? — крикнул в ответ Хозе, говоря на диалекте, смешанном из испанских и апахских слов. — Белые смеются над угрозами Черной Птицы и пренебрегают его обещаниями.
— Хорошо! — возразил индеец. — Белые храбры, и им понадобится вся их храбрость. Белые из полудня в эту минуту сражаются с апахами, отчего же люди из полуночи не помогают им?
— Оттого, что ты, зловещая птица, торчишь здесь; оттого, что львы не охотятся вместе с шакалами! Оттого, что шакалы только воют, тогда как лев растерзывает и пожирает. Бот тебе, разбойник, ответ в настоящем индейском вкусе, — прибавил Хозе с бешенством.
— Ладно! — отвечал индейский военачальник. — Белые подражают побежденным индейцам. Но орел смеется над ругательствами насмешника, — прозвание этой птицы дано было индейцами Хозе за его наклонность к насмешкам, — подражающего всякому голосу, и орел пренебрегает объяснением с насмешником.
— С кем же он хочет говорить? — воскликнул Хозе, которого подобное сравнение не могло смягчить.
— Он намерен говорить с великанш, со своим братом, с орлом из снежных гор, который не старается передразнивать других птиц.
— Что тебе надо от меня? — послышался голос старого охотника.
— Индейцу хочется послушать, как великан будет просить у него пощады, — отвечал индейский предводитель.
— Да, я имею просьбу к тебе, — возразил Розбуа.
— Я слушаю, — отвечал индеец.
— Если ты поклянешься честью воина и прахом твоих предков, что пощадишь жизнь троих моих спутников, я приду к тебе один и без оружия и принесу кожу с моего черепа. Это доставит ему радость, — присовокупил тихо бедный Розбуа.
— Ты что, с ума сошел, что ли? — воскликнул Хозе, вскакивая, подобно раненому тигру.
Фабиан метнулся к старику.
— При первом вашем движении, чтобы перейти к индейцам, я убью себя, — произнес юноша с жаром.
Розбуа вздохнул и улыбнулся.
Между тем предводитель апахов не спешил отвечать на последние слова Розбуа, вероятно соображая, как быть; наконец опять раздался его голос:
— Черная Птица требует, чтобы белый воин севера просил о своей жизни, а белый воин севера просит о своей смерти. Мы можем понять друг друга. Вот моя воля: пусть воин севера покинет своих товарищей, и тоща я поклянусь ему честью воина и прахом моих предков, что против нет ничего не будет сделано, но против нет одного; прочие же трое должны умереть.
Розбуа счел недостойным отвечать на это предложение, так как оно было еще постыднее первого предложения Черной Птицы, состоявшего, как, верно, помнит читатель, в том, чтобы трое охотников соединились вместе для общих действий против мексиканцев.
Напрасно прождав некоторое время и не получив ответа от старого канадца, апахский предводитель продолжал:
— Пусть теперь белые в последний раз до наступления их смертного часа, услышат голос индейского предводителя. Воины мои окружили островок и реку с четырех сторон. Индейская кровь пролита, и кровь эта требует мщения! Пусть теперь прольется кровь белых. Но индеец не хочет видеть этой крови, пока она разгорячена волнением битвы; он ее хочет узреть тоща, когда она начнет стыть от ужаса и охладеет от голода. Он захватит белых живыми; когда он будет держать их в своих когтях, не как воинов, а как голодных собак, готовых грызться между собою из-за голой кости, тогда индеец увидит, что находится во чреве людей, превратившихся в зверей от страха и лишений. Индеец сделает себе из их кожи седла и повесит их черепа себе на стремена и на спину лошади, как трофеи. Мои воины будут стеречь остров четырнадцать дней и, если нужно, столько же ночей, чтобы захватить белых людей.
После этих угроз индейский военачальник исчез за деревьями и замолк. Хозе не хотелось, чтобы Черная Птица вообразил, будто белые и впрямь испугались его слов, и поэтому с самообладанием, умеряя охватившее его бешенство, он крикнул вслед индейцу:
— Слушай ты, собака, умеющая только лаять, белые пренебрегают твоими пустыми речами, в которых одни только угрозы; уже один вид острова белых не даст тебе заснуть спокойно!
Но бешенство помешало Хозе продолжать, и за невозможностью говорить он только презрительно сплюнул.