Обитель Апельсинового Дерева
Шрифт:
– Распорядитель? – заморгал Сульярд.
– Сейкинский мелкий чинуша, заведующий этой плавучей свалкой, хотя сам себя он, кажется, воображает одним из младших богов. Ты хотя бы знаешь, что это за место?
– Орисима, крайний пост Запада в торговле с Востоком. Его существование и внушило мне надежду на встречу с государем.
– Заверяю тебя, – сказал Никлайс, – что Питосу Надама ни при каких обстоятельствах не примет при дворе чужестранца. Что он наверняка сделает, если о тебе прослышит, – это отправит на казнь.
Сульярд
Никлайс подумал, сказать ли юноше, что его спасительница собиралась прийти за ним назавтра – быть может, чтобы сдать властям. И решил воздержаться. Сульярд со страху может пуститься в бега, а податься ему некуда.
Завтра. Завтра его здесь не будет.
И тут Никлайс услышал голоса за стеной. Шаги простучали по деревянным ступеням соседних домов. У него свело живот.
– Прячься, – приказал он, схватившись за свою трость.
Сульярд нырнул за складную ширму. Никлайс трясущимися руками отворил дверь.
Несколько столетий назад первый государь Сейки, желая защитить народ от драконьей чумы, подписал Великий эдикт, закрывший остров для всех, кроме лакустринцев и ментцев. Даже когда мор пошел на спад, запрет сохранился. Любой прибывший без дозволения чужестранец предавался смерти. Как и всякий его укрыватель.
На улице не видно было часовых, зато собралась кучка соседей. Никлайс присоединился к ним.
– Во имя Галиана, что происходит? – спросил он у повара, уставившегося в одну точку над своей головой и разинувшего рот, как сачок для бабочек. – Советую впредь не носить на лице такого выражения, Харолт. Тебя могут принять за полоумного.
– Смотри, Рооз, – выдохнул тот. – Смотри!
– Лучше бы…
Он не договорил, потому что увидел. Огромная голова высилась над оградой Орисимы. Она принадлежала созданию, рожденному от сокровищ морских.
Облака пара поднимались с его чешуи из лунного камня, блестевшей, словно светившейся изнутри. На каждой чешуйке самоцветами сверкали капли. Глаза горели звездами, рога отливали ртутью под бледной луной. Гибкой лентой скользнув под мостом, это существо взвилось в небо легко и беззвучно, как бумажный змей.
Дракон. Едва он взлетел над мысом Хайсан, следом поднялись из воды другие, оставляя за собой след холодного тумана. Никлайс ладонью зажал барабан в груди.
– Что же это, – пробормотал он, – они здесь делают?
2
Запад
Конечно, он был в маске. Как все они. Только дурак не позаботится прикрыть лицо, вторгаясь в Королевскую башню, а убийца, добравшийся до личных покоев, определенно был не дурак.
В главной опочивальне за дверью крепко спала Сабран. С распущенными волосами, с тенями ресниц на щеках, королева Иниса была воплощением покоя. Сегодня рядом с ней спала Розлайн Венц.
Обе не ведали о приближении тени, явившейся, чтобы убивать.
Когда Сабран отходила ко сну, ключ от самых укромных ее покоев оставался у одной из дам опочивальни. Сейчас он был у Катриен Вити, а та прохаживалась по Роговой галерее. Рыцари-телохранители охраняли королевские покои, но дверь в большую опочивальню стерегли не всегда. Что ни говори, ключ к ней был всего один.
Никто не войдет.
В личном покое – последнем бастионе, отделявшем королевское ложе от внешнего мира, – убийца оглянулся через плечо. Рыцарь Гюлс Хит вернулся на свой пост у дверей, не ведая об угрозе, прокравшейся внутрь за время его отлучки. Не ведая об Эде, притаившейся среди потолочных балок и не спускавшей глаз с головореза, который уже достиг двери, ведущей к королеве. Пришелец беззвучно извлек из кармана ключ и вставил его в замок.
Ключ повернулся.
Он надолго застыл неподвижно. Выжидал.
Этот был куда осторожнее прежних. Когда Хита за дверью настиг один из его приступов кашля, пришелец приоткрыл дверь в опочивальню. Другой рукой он выдвинул из ножен клинок. Такой же, как у тех.
При первом его движении шевельнулась и Эда. Она бесшумно спрыгнула с балки над его головой. Ее босые ступни засветились на мраморе. Когда убийца, занося кинжал, шагнул в опочивальню, она зажала ему рот и вогнала свой клинок меж его ребер.
Головорез запрокинулся назад. Эда держала его крепко, не позволяя пролиться на себя ни единой капле крови. Когда тело замерло, она опустила его на пол и сняла подбитую шелком маску, какую носили и все прежние.
Лицо под ней было совсем юным, мальчишеским. Глаза прудиками воды уставились в потолок.
Она его не знала. Поцеловав убитого в лоб, Эда оставила его на мраморном полу.
И едва успела вернуться в тень, когда раздался крик о помощи.
Рассвет застал ее в дворцовом парке. Волосы она покрыла золотой сеткой с изумрудами.
Каждое утро проходило одинаково. В предсказуемости – безопасность. Прежде всего она зашла к почтмейстеру проверить, нет ли для нее писем. Затем прошла к воротам, полюбовалась на Аскалон, воображая, как однажды выйдет в город и пройдет его насквозь, до порта и корабля, который унесет ее домой, в Лазию. Иногда она замечала кого-то из знакомых, и они обменивались легкими поклонами. И наконец она отправлялась в трапезный дом, чтобы разделить завтрак с Маргрет и с восьми часов приступить к своим обязанностям.
Сегодня первым делом ей предстояло разыскать дворцовую прачку. Эда быстро нашла ее за главной кухней, в завитой плющом нише. Помощник конюха, как видно, пересчитывал языком веснушки на ее горле.
– Доброго утра вам обоим, – подала голос Эда.
Парочка, ахнув, шарахнулась в стороны. Конюх с дикими глазами умчался прочь, стремительно, как его лошади.
– Госпожа Дариан! – Прачка оправила юбки и, закрасневшись до корней волос, сделала книксен. – О госпожа, прошу, никому не рассказывай, не губи меня!