Обитель Блаженных
Шрифт:
– А тут оказывается, что это даже и не черти, а оказывается, что это манифестации. – указал перстом в небо Викентий Палыч. – Нечто требующее от тебя регулярного посыпания головы пеплом. Соображаешь, Васильич?..
– Соображаю. – кивнул головой Васильич. – Я так-то и не против вовсе: если надо голову пеплом посыпать – я буду пеплом. Лишь бы не говном.
– Да я бы и говном готов, только скажите ради чего. Обоснуйте конечный результат!..
Кажется, только крысу Марусю по-настоящему веселили игривые разглагольствования этой парочки, и она не стеснялась шаловливо подхихикивать.
– Ну, с манифестациями мы худо-бедно разобрались, а вот эти двое безобразников что здесь делают и кого из себя представляют? – придирчиво вопросил у супруги Лев Моисеевич, поскольку ревнивое чутьё профессионального болтуна
– А эти двое, Лёвушка, во всём случившемся на перевале и виноваты. – с грустной суровостью проговорила Варвара Мстиславовна.
– Это они туристов убили?? – ахнула Катенька.
– Да как сказать… если рассматривать событие по всем формальным признакам, то они и убили… но ведь всегда есть детали, за которыми неизвестно что скрывается: то ли дьявол, то ли Божий меч… то ли простая человеческая глупость…
– Убили и убили. – пробормотал Викентий Палыч, неохотно съёжившись. – Каждый день кто-то кого-то убивает, подчас и не задумываясь, зачем он это делает.
– Вот как раз вы слишком много думали о чём не надо. – отрезала Варвара Мстиславовна.
– Неужели эти дяденьки убили живых человечков? – ахнула Улинька.
С драматической укоризной, чуть ли не норовя заплакать, посмотрела девочка на примолкших мужичков, которые ещё совсем недавно забавляли её потешными песенками, и которых она принимала за весьма чудесных людей.
– Да разве мы бы их убили, если б знали доподлинно, что они убьются?.. – попробовал оправдаться Васильич, резко подскочил со своего сугроба, сбивчиво потоптался на месте и снова уселся. – Нешто мы нехристи какие?..
– А ну-ка объяснитесь! – потребовал Евпсихий Алексеевич, предугадывая занятную историю. – Расскажите нам всё, что вы сотворили с бедными туристами.
– Объяснитесь, объяснитесь… – Варвара Мстиславовна устало кивнула головой, разрешая мужичкам удариться в исповедь.
– Тут история такая. – помявшись для приличия, заговорил Викентий Павлович, легко возвращаясь к прежнему задиристому балагурству. – Для начала вам нужно знать, что в то специфическое время настроение у людей было различным по качеству, неординарным по накоплению ощущений и силы веры. Далеко не каждому советскому гражданину проживалось тогда весело и беспечно, поскольку страна ещё от войны не совсем очухалась. Страна находилась в небывалом напряжении, а резервуары ейные были всё-таки наполовину пусты, нежели заполнены – если уж возвращаться к крысиным аллегориям… да, Васильич?..
– Да, Викентий Палыч. – кашлянул Васильич, мельком взглянув на Марусю. – Не жалей аллегорий, если надо.
– А тут нашлись, видите ли, студенты, которым потребовалось доказать, что они лучше всех в этой стране, что крепкого здоровья им не занимать, что вот они в туристы заделались с целью переплыть все на свете моря и реки, все леса и горы обойти. Непременно захотелось обрести обоснований для своего полноправного существования на земле. И это было бы похвально, даже с моей стороны, если б я не считал, что сперва следует дерево посадить и дом построить, а потом уж на гору лезть, если совсем ума нет… Ты как считаешь, Васильич?..
– Аналогично. – буркнул Васильич.
– И такие они хорошенькие получились, гладенькие да богатенькие – студенты-то эти, туристы самодельные – что никак не помещались в уме простого советского человека, никак не уравнивались с плачущими навзрыд сиротами и калеками, что зачастую живут с тобою рядышком, буквально через дорогу. Вот, представьте, что населяют эти студенты большой современный город, питаются каждый божий день, чего только душа соизволит, а ихние мамы с папами крупными партийными начальниками функционируют и ко всяким невиданным и неслыханным благам имеют прямой доступ!.. Уж они-то ничего для обожаемого дитёнка не пожалеют, любой каприз выполнят, только пальцем щёлкнуть. Разве кого-то из них волнует, что вот тут же, в соседнем дворе, у какой-нибудь дворничихи Любы лишней конфетки для своего Мишутки не найдётся?.. экой-нибудь карамельки со вкусом вишни… Заверяю вас, что никого их них это особо не волнует. А дворничиха Люба не может лишний раз в цирк сводить своего Мишутку, потому как денег на покупку билета не имеется; надо вот дяде Жене шапку на зиму купить, а дядя Женя сожитель ейный, дворничихи-то, и без дяди Жени тоже никак нельзя… Представили?.. И вот представьте себе дальше, что эти студентики никогда ни в чём не нуждаются, им этот цирк дурацкий прямо домой привозят на День Рождения или на майские праздники. Разве только слона домой не привозят, а клоунов – завсегда пожалуйста и в любом количестве. Лишь бы любимое дитё не принялось со скуки беситься, поскольку скука является первым признаком бесстыдно упрочняющейся сытости. Вот эти наши студентики и поехали в тайгу приключений на свою жопу искать – не сидится им спокойно в институтах на сессиях, скучно им и досадно, что даже ближайшие миры вокруг лежат непознанными, не утоптанными предприимчивой динамикой… Ещё не на каждой горе высечено кайлом «Здесь был Толик».
– Психология общества потребления. – пробурчал Васильич. – Она самая.
– Мы с ними ещё в поезде познакомились, по пути из Свердловска, поскольку в одном вагоне ехали. Мы-то с Васильичем на охоту собрались (у нас с тамошним охотхозяйством договор был подписан на заячьи шкурки, мы и поехали зайцев пострелять), а эти половину вагона скарбом своим забили: всё какие-то мешки да баулы у них непомерного размера, лыжи заграничной выделки – видно, что не от плохой жизни люди в лес бегут. Разговорились мы с ними, поскольку долгая дорога располагает к задушевной беседе. Ребятки они, конечно, занятные оказались, начитанные, но бесполезные с точки зрения тактического применения накопленных знаний.
– Что вы имеете в виду? – озадачился Евпсихий Алексеевич.
– Ну вот, как бы вам объяснить, что я имею в виду… Вот гонору у них было много, но при этом глубинных проникновений в сущность предмета спора не наблюдалось. Как будто кучка фуфлыжников случайно собралась в одном месте и всякий корчит из себя Бог знает кого; чуть ли не каждый космонавтом горазд стать, а сам на любой остановке поезда спрашивает: долго ли нам ещё ехать?.. Даже в картишки играть толком не научились, на простого подкидного дурачка ума не хватало. Васильич их запросто обыгрывал, хотя и сам не семи пядей во лбу. Хорошо, что я уговорил его не играть с ними на деньги, а так бы разделал этих молокососов в пух и прах!.. Верно, Васильич?..
– Три раза обыграл. – не без гордости проронил Васильич.
– Вот! Три раза!.. А Васильич университетов не кончал, и за всю жизнь всего одну книжку прочитал, кажется, про Робинзона Крузо, и всегда, когда мы на охоту вместе ходили, говаривал: ну вот, Викентий Палыч, мы с тобой опять, как Робинзон Крузо и Пятница!.. Такая вот шутка была постоянная у Васильича. Особенно, когда ружьё заряжал, то любил повторять, что вот мы, дескать, опять вдвоём, как Робинзон Крузо и Пятница, и тут уж ничего не попишешь!..
– Не отвлекайтесь, пожалуйста. – попросил Евпсихий Алексеевич. – Продолжайте рассказывать, как вы в поезде ехали.
– Ну вот, значит, едем мы вместе с ними в поезде, разговариваем о насущном. – продолжил рассказ Викентий Палыч, прозорливо угадывая в Евпсихии Алексеевиче человека, с которым будет трудно договориться. – А надо сказать, что оказался среди них юноша весьма непростого ума, типажа весьма замысловатого. Мне в жизни такие практически и не встречались. Это, знаете, такой тип, который от всего сердца презирает всяческий цинизм с меркантильностью и вполне искренно испытывает гордость за себя, как за советского человека, но при этом жить натурально по-советски у него почему-то не получается. Я вот скажу, для примера, что у него только штаны стоили никак не меньше ста рублей, что вовсе и не характерно для советского человека того времени; вот мне, например, чтоб на такие штаны заработать, надо было кучу заячьих шкурок добыть, а ведь заяц так легко в руки не даётся… Да что там штаны, когда весь евонный лыжный инвентарь имел заоблачную стоимость, и просто так его в магазине не купишь, только по блату. Вот и получается, что мы с ним совсем разные советские люди, хотя и верим в одно светлое будущее, и едем в одном вагоне, по билетам, купленным по одной цене. Получается, что справедливость не есть категория математическая и точная, а является категорией философской и делящей любую сообщность на чистых и нечистых. Тогда спросите вот у Васильича: почему он должен терпеть такое положение вещей?.. А он вам не ответит, потому что не знает.