Обитель духа
Шрифт:
Наконец Тулуй откинул войлок – ровно настолько, чтобы скользнуть внутрь. В слабом свете плошки Илуге различил блеск металла.
– На хана напали! – во всю глотку заорал Илуге, бросаясь к закутку. Он рывком сорвал войлок, и все, кто осоловело мотал головой, просыпаясь, увидели, как какая-то неясная фигура наклонилась над ханом, сжимая в руке тонкую металлическую иглу. Угэдэй, спавший в том же закутке, но у порога, отреагировал мгновенно. Он с места прыгнул на спину нападавшему, и они покатились по земле.
Шатер наполнился криками. Кто-то пытался зажечь огонь, заметались люди, выбегая из шатра
Угэдэй щелкнул зубами, шумно вдохнул – сила удара была такой, что и у него выбило из груди весь воздух. Пошевелился, скинул с себя дергающееся тело. Встал. Вытащил из плеча узкую бронзовую иглу, вошедшую почти наполовину. Поднял руку с окровавленной уликой, вызвав глухой ропот собравшихся. А потом на его губах появилась пена, и он упал.
Поднялась суматоха: кто-то помчался за Онхотоем, кто-то пробовал привести Угэдэя в чувство, плеща ему в лицо водой. Двое отрезвевших дружинников, оттащив тело так, что на него попал свет, отскочили: теперь все увидели мертвое, оскаленное лицо Тулуя.
Тяжелая рука легла на плечо Илуге и, отведя взгляд от Тулуя, на которого он уставился, будто завороженный, он увидел прямо напротив черные внимательные глаза Темрика.
– Слушайте все! – Илуге еще не доводилось слышать хана на курултае, и потому он даже немного оглох: голос Темрика, должно быть, разбудил людей даже в соседних юртах. – Я, хан, говорю вам, что сегодня ночью мою жизнь спас не только Угэдэй, но и джунгарский воин по имени Илуге. Это он проснулся и поднял тревогу. Я благодарю духов за то, что они привели к нам тебя, – сказал он тише, слегка наклонив голову. Но его все равно все услышали. До последнего человека.
Илуге покраснел от гордости, но не успел ничего ответить, так как в шатер быстро вошел Онхотой, выглядевший так, словно спать и не ложился. Властно раздвинув собравшихся, он нагнулся над Угэдэем. Темрик, отпустив плечо Илуге, протиснулся ближе.
– Рана этой иголкой вроде бы несерьезная, – прогудел он озадаченно.
– Слыхал я про такое, – раздался чей-то голос. – Такой иглой можно проколоть мозг через ухо, и следов никаких…
– На игле может быть яд, – бросил шаман через плечо, ощупывая тело. – Если бы игла не была отравлена, Угэдэй бы вряд ли даже заметил такую царапину.
– Но он выживет? Он – выживет? – В голосе хана прорезалась настоящая тревога, он начинал осознавать, что прямо сейчас может потерять своего друга.
– Пока не знаю, – честно ответил Онхотой. – Я заберу его и буду камлать.
По знаку Темрика Угэдэя унесли. Унесли и тело Тулуя. Правда, перед этим Темрик снял с него пояс вождя и небрежно бросил его в угол.
После всего произошедшего думать о том, чтобы заснуть, не было и речи. Однако и сказать что-то никто не решался. Истина не укладывалась в головах – хана пытались убить. В священном месте, не побоявшись гнева самого Аргуна. И кто? Зять, влиятельнейший человек в племени, к
Жена хана, ее звали Алан – «золотая», выглядела постаревшей сразу на много зим: лицо ее стало серым, губы вздрагивали. Тем не менее она тихим голосом отдавала распоряжения. Все, кроме Илуге, кто должен был следить за столом, незаметно растворились в ночи, возвращаясь с новыми кувшинами архи и блюдами с едой. Со скатерти собрали объедки, бросили собакам. Какое-то время в наступившей тишине было слышно только, как они грызутся.
Полог откинулся, и в шатер вошла Ахат, за ней – донельзя смущенный, видно, посланный за ней воин.
– Ты звал меня, отец? – Голос женщины звучал твердо. – Что с моим мужем?
– В настоящий момент, я думаю, его тело обгладывают псы, – медленно сказал Темрик. – Как и положено поступать с телом предателя.
Ахат побледнела.
– Ты сам видел покушение – или тебе кто-то нашептал? – коротко спросила она. Значит, еще надеялась.
– Свидетелями были все, кто находится в этом шатре, – тяжело ответил Темрик.
Ахат встретилась взглядом с матерью, и ее губы впервые задрожали. Она закусила губу, обернулась к собравшимся, обвела каждого взглядом. Некоторые из присутствовавших знали, что в нем, этом взгляде.
– Тебя интересует, участвовала ли я в заговоре против тебя? – прямо спросила она. – Я отвечу сразу, при всех. Нет, не участвовала. – Ахат гордо вскинула голову и в этот момент стала очень сильно похожа на мать. Илуге заметил, что угол рта Темрика почти незаметно для глаза дергается. – Быть может, тебя интересует и то, знала ли я о его намерениях? Отвечу тоже: да, знала! – По шатру прошел изумленный вздох. – А ты, отец, скажи, разве не знал об этом?
– Знал, – кивнул Темрик, вызвав новый вздох. – Но не знал, решится ли он на это в конце концов.
– Я знала, что в конце концов решится. – Голос Ахат все-таки прервался, она долго молчала, потом добавила: – А еще я чтила свои обеты, отец.
Когда отец вкладывает руку дочери в руку жениха, молодая жена клянется оставить юрту родителей и последовать за мужем. Она оставляет род своих родителей и переходит под покровительство онгонов рода мужа. Она клянется в верности своему мужу и своему новому роду.
Темрик сам искал этого союза в свое время. Отец и дочь молчали.
Наконец, хан поднял голову и Илуге заметил, что на его лице залегли новые морщины, глубокие, как трещины.
– Моя дочь Ахат была верной женой Тулуя. Как жена, она была предана ему превыше своих родителей и берегла свои клятвы. Я рад, что моя дочь не запятнала чести своего рода. – В шатре стояла мертвая тишина, и в этой тишине Илуге услышал, как беспомощно, безысходно всхлипывает Алан. – Но Ахат, жена военного вождя Тулуя, женщина ветви обол-джунграров, совершила предательство по отношению к своему племени и своему хану, ибо захват законной власти, неурядицы и смуты противны небу и не несут племени процветания. Любой, кто узнает о замышляющемся преступлении против рода, против племени, против хана, обязан убить предателя! – В тишине голос Темрика загремел, и Илуге показалось, что некоторые лица покрыла восковая бледность.