Обитель душ 2. Эфемерность величия
Шрифт:
— И откуда-то ты столько знаешь, тетя? — насмешливо поинтересовалась Кармель.
— Не называй меня «тетя»! — Моник дернула плечами, украшения на ее шее издали утробное бренчание. — Зови меня Моник, детка. Моник.
— Прости, Моник. — Кармель послушно кивнула.
— Откуда я столько знаю? — Женщина потянулась к своим губам, но, вспомнив, что они нещадно покрыты помадой, уперлась ладонью в собственную талию. — Ох, как же табака хочется... Глупые вопросы задаешь, солнышко. Во-первых, замечу, что я никогда ни о чем не спрашиваю наших посетителей и даже тех же рубежных торговцев, которые, к чему кривить душой, могут поведать кучу свежих сплетен. Они рассказывают мне все сами. Покушают, примут на грудь пару бокалов самого нашего убойного и пошло-поехало — трещат без умолку. Наш болтушка Чичо в эти моменты попросту меркнет.
— Посетители болтают, а Моник и уши греет, — добавил Чичо, каверзно улыбаясь. На возмущенный взгляд женщины парень быстренько отреагировал, выпалив: — Но мы тоже не отстаем. Слушаем сплетни всей компанией.
Внезапно Чичо оттеснила Кармель.
— Приятно, что мы ведем мирные беседы, но, может, как сказал Лулу, вернемся к делам? — Девушка невинно похлопала ресничками и заискивающе улыбнулась Моник. — Да и еще одно. Можно нам покормить Ри?
— Ри? — переспросила Моник.
Кармель молча указала на Зарину.
— Кормите сколько влезет. — Моник взбила и так уже идеальную прическу и, заметив кого-то в толпе, обворожительно улыбнулась. — Противные детишки. Вижу вас и обо всем забываю. Клиенты ждут, а вы меня разговорами отвлекаете. Работать, детишки, работать!
Изящная и обворожительная хозяйка «Ожье-Рашель» отбыла столь же стремительно, как и появилась. Всем бы так летать на каблуках.
— Присаживайся. — Кармель отодвинула ближайший стул, а Чичо, оторвав ноги Зарины от пола, перетащил ее на предложенный стул. Стол был почти у самой сцены. Странно, что при таком ажиотаже он был свободен.
— Это наш стол, — объяснил Чичо, поняв замешательство Зарины. — Мы тут приземляемся, когда ноги уже совсем не держат.
— Что будешь кушать? — Кармель выхватила из рук Чичо меню — то самое, которое чуть не встретилось с его пятой точкой, — и протянула его Зарине.
Девочка меню приняла, но тут же положила его на противоположный край стола. Раз уж предлагают, то скромничать не к месту.
— Есть у вас что-нибудь лимонное?
— Лимонный пирог, лимонад, — перечислил Чичо. — Нести?
— Тащи. — Зарине начинало здесь нравиться. — Только не лимонад, а лимонную воду.
Пару минут спустя перед Зариной выросла тарелка с огромным куском пирога, желтеющим дольками лимона, и графин с лимонной водой.
— Ри, нам пора на сцену. — Кармель махнула рукой в сторону освещенной площадки с декорациями ночного города. — Как только закончим, вернемся к тебе.
— Вы выступаете всей толпой? — удивилась Зарина, жуя пирог. — Я думал, только ты певица, а остальные официанты.
— Мы на все горазды, я же говорила. — Кармель подмигнула девочке и, подобрав подол платья, умчалась за стойку.
Прожевав еще один кусочек, Зарина, почесав зубчиками десертной вилки подбородок, подумала: «Так, а что я, собственно, тут делаю?».
Вдруг свет во всем кабаре погас, и раздались восхищенные вскрики. Лишь на сцене оставался тусклый светящийся круг. В глубине промелькнула тень, еще одна. Что-то белое пробежало по самому краю сцены, и Зарина чуть не подавилась лимонной водой, решив, что человек, оступившись, свалится прямиком на ее стол. Светоч-камни под потолком вспыхнули ярче, и белое платье Кармель, стоящей посередине сцены, на миг ослепило зрителей своим блестящим великолепием. Двое парней в белом, Чичо и Лулу соответственно, заняли места за ее спиной. Вместе они образовали равносторонний треугольник. В руках Чичо была гитара, а Лулу держал у самых губ трубу. Все трое одновременно вдохнули, и тут началось волшебство. Музыка, сначала тихая в такой мере, что казалась безумной галлюцинацией, пронеслась по коже, будто обладая материальностью, и постепенно набрала силу и глубину. Она могла бы подавлять, но если только вы воспротивились бы ей, а не пропустили через себя, словно фантом. Звуки трубы пронзали тело, а гитарный аккомпанемент ласкал глубинные струны души. Но самое прекрасное чудо явил голос, что наполнил «Ожье-Рашель» живительной нежностью. Пела Кармель.
Восставший из грез город сияния, Ты страхом и болью добился признания, Так думает каждый, но только не мы, Мы чертог твоих жители, мы любовью полны. Нам знаний дороги открыты и двери, У каждого могут случиться потери, Но любовь моя здесь, где уличный простор, Где любовь не поставят мне строго в укор, Где могу я жить смело, где свобода дана, Где знамена великих и звучат имена Тех славно рожденных под великой звездой, Где можно понять, что дом этот твой! Мой дом, совсем где не веет снобизмом, Ведь люди и так все больны нарциссизмом, Будь крепостью нашей, как обманный нарцисс, Мой добрый и славный, любимый Наркисс!Пауза. Чичо резко ударил по струнам, и к голосу Кармель неожиданно добавился мягкий тенор. Лулу, прижимая к груди трубу, вдохновенно выводил:
Обманчиво дики пути нашей воли, И постна еда без щепоточки соли, И лживые рты мою правду увечат И судьбы чужие безвинно калечат. А я дикий зверь, бегущий по краю, В безумном огне каждый день я сгораю. Ветер лукавый трепещет ресницы, А я в ожидании небесной десницы. Навек эти мысли в уме сохрани, Тепло где-то там, где сияют огни. Туда я помчусь безумной стрелой, Там можно понять, что дом этот твой! Мой дом, совсем где не веет снобизмом, Ведь люди и так все больны нарциссизмом, Будь крепостью нашей, как обманный нарцисс, Мой добрый и славный, любимый Наркисс!Юноши и девушка выдохнули одновременно. Секунда тишины, и помещение взорвалось аплодисментами. Улыбаясь, все трое махали руками и без остановки кланялись. Их глаза пылали диким восторгом. Люди, живущие сценой. Они прекрасны в своей искренности. Зарина оглянулась через плечо и успела заметить, как Моник, прислонившись спиной к стене на втором ярусе, одобрительно кивнула.
— Как тебе? — Запыхавшаяся и раскрасневшаяся Кармель рухнула на стул рядом с Зариной. Кто-то кинул ей букет гортензий со второго или третьего яруса, и девушка, ловко поймав его, отвесила глубокий поклон.
— Разве леди не реверанс делают? — спросила Зарина, засовывая в рот остатки пирога. Она вспомнила, как Ленард Джонасон поставил данное обстоятельство в укор Имбер.
— Она артист, а не леди. — С другой стороны, едва не промахнувшись мимо стула, шлепнулся Чичо. Он чуть не расплескал воду из стакана, который нес в руке. — Артисты не делают реверанс.
Зарина с полным ртом что-то промычала.
— Что? — На последний свободный стул с грохотом водрузился Лулу. С собой он принес еще два стакана воды. — Что этот набивший по самое не хочу щеки хомяк пытается сказать?