Обитель подводных мореходов
Шрифт:
– Этим его не сразишь, - заметил командир.
– У них в нахимовском историю преподавали весьма серьёзно.
– Тогда конкретизируем, - не сдавался Чижевский.
– Как звали командующего эскадрой вторжения?
Непрядов призадумался.
– И ещё номер штиблет высокочтимого адмирала, - не стерпев, дополнил штурман, - а заодно - размер бюстгалтера его жены.
Под общий хохот Непрядов почесал затылок, изобразив на лице полное недоумение. Он действительно забыл, как звали командующего английской эскадрой, кораблям которой так и не суждено было бросить якорь на Неве.
Чижевский торжествовал победу.
31
В любом походе нет слаще мгновения, когда рулевой берёт курс к родным берегам. Распоров перископом чёрный атлас воды, лодка всплывает, и с этой минуты всем становится ясно, что начался обратный отсчёт времени, когда расстояние до берега неудержимо приводится к нулю.
Егор поднялся на мостик. Он поудобнее уселся на деревянной доске, заняв командирское место по правому борту, и подивился полному безмолвию, в котором пребывал океан. Даже волна не всплескивала у форштевня. Корабль шёл на удивительно ровном киле, ничуть не поводя бортами. Лишь дизеля с хрипотцой пели в два голоса, нарушая устоявшуюся густую тишину, да курильщики негромко переговаривались в пещерной глубине ограждения рубки. Кровавыми глазками летучих мышей вспыхивали огоньки сигарет.
Север-батюшка впервые показался Непрядову настолько близким, словно он родом из этих мест. Всё здесь было своим, по-домашнему знакомым и милым. Полярная звезда над самой головой и Большая медведица на дистанции вытянутой руки - хоть лапу ей пожми от полноты чувств. Будто звенел чистейший морозный воздух, захватывая дыхание, и хотелось пить его небольшими глоточками, как укромовскую ключевую воду.
От небосклона глаз нельзя было отвести. В таинственной бездне вовсю расходились оранжевые сполохи. Они трепетали и переливались, будто муаровые ленты на гвардейской бескозырке.
Невольно пришли на ум стихи. Егор стал читать их про себя, не стыдясь собственной сентиментальности - того сомнительного качества, которого он совсем недавно не переносил в характере других людей. Теперь же хорошо понимал их и прощал, оттого что он тоже не мог не восхищаться первозданной красотой северного чуда, ниспославшего на него нечаянную радость.
Лодка ошвартовалась у пирса за несколько часов до нового года. Как только механизмы привели в исходное положение и команда перебралась на плавбазу, Крапивин разрешил всем свободным от вахты офицерам сойти на берег.
Домой Непрядов не торопился. Уединившись в каюте, он принялся читать пришедшие на его имя письма. Жена писала со всей нежностью любящей женщины, но довольно коротко, жалуясь на нехватку времени. Она по-прежнему жила и дышала чарующим гипнозом своего манежа. Передавала приветы от Тимофея Фёдоровича, от Сержа и Виолетты, обещала приехать сразу же, как только представится хотя бы малейшая возможность.
Зато дед обстоятельно и пространно излагал, как ему живётся-можется. Он всё так же разрывался между приходским амвоном и подвалом с колбами и пробирками. Всё чаще старик жаловался на годы и на своё недомогание. По всему чувствовалось, как сильно тосковал дед по своему бродяжному внуку. Едва не с мольбой звал, чтобы тот хотя бы на денёк заглянул под крышу родного дома.
Решил, что на все письма непременно ответит завтра: заверит Катю в своей несгорающей, вечной любви и успокоит деда, что следующий отпуск непременно проведёт в Укромовке.
Непрядов принял душ, поскоблил перед зеркалом щёки безопасной бритвой, надел свежую сорочку. С Колбеневым договорились, что Новый год будут встречать вместе, скорее всего на плавбазе, чтобы никому не доставлять хлопот.
В каюту заглянул Чижевский.
– Милорд, вы ещё здесь?
– вопросил с порога.
Непрядов скривил губы, мол, а где же ещё...
– Но ведь, кажется, договорились, что Новый год встречаем у нас.
– Когда?
– спросил Егор, недоумевая.
– Лерочка сказала, что ты обещал быть, - напомнил Эдуард.
– Все рижане соберутся у нас.
Непрядов засомневался, не зная, что и сказать.
– В общем, решай, - потеряв терпение, сказал Эдуард и захлопнул дверь.
Егору не хотелось идти к Чижевским. Новый год можно было бы встретить в матросском кубрике, выпив вместе со всеми традиционный компот. Вспомнил, что и Лерочке ведь не обещал ничего определённого, - она сама поторопилась решить за него, где ему необходимо быть.
Егор не слишком-то вдохновился, когда позвонивший по телефону Колбенев сказал, что давно ждёт его у трапа и пора бы поторопиться к Чижевским. На все Егоровы отговорки Вадим заявил, что нельзя отрываться от старых друзей, - когда ещё представится случай собраться всем вместе...
Против такого довода устоять было трудно. Повесив трубку, Непредов принялся надевать шинель. Он улыбнулся своим мыслям, вполне догадываясь, ради чего так настойчиво уговаривал его замполит. Колбеневу, конечно же, очень хотелось хоть как-то сблизить упрямо противостоявших дург другу однокашников. А Новый год, - чем не повод наконец-то помириться.
Поджидая друга, Колбенев переговаривался с вахтенным офицером. Борода у Вадимыча заиндевела, крупный нос покраснел морковкой. В просторной и длиннополой шинели, в большой шапке, нахлобученной на уши, он вполне бы сошёл за Деда Мороза, призванного на действительную службу из запаса в офицерском звании.
Устремились в гору. Мостки от пирса вплоть до самого посёлка расцвечены разноцветными лампочками иллюминации, расчищены от снега и наледи. Шагать по ним было и легко, и приятно. Крепкий морозец прихватывал нос и щёки, заставляя поторапливаться. "А может, правильно сделал, что дал себя уговорить?" - подумал Егор. В новогоднюю ночь всё же хотелось немного домашнего тепла, чего ему с Вадимом так недоставало.
Квартира Чижевских покоряла своим уютом, она казалась подобием райского уголка, оброненного каким-то чудом с небес на прибрежную сопку. Две комнаты со вкусом обставлены стильной мебелью, под потолком хрустальная люстра, на полу ковры. Впрочем, сколько Егор помнил Эдуарда, тот всегда умел жить с адмиральским размахом, рискуя вызвать к себе если не зависть, то хотя бы удивление. Даже Лерочка представлялась в этих стенах дорогим, шикарным украшением, сошедшим с красовавшейся в углу разнаряженной ёлки.