Обитель спящих
Шрифт:
— Да, — отозвался Акиро-сэй. Оказывается, в погоню за Конаном помчался сам начальник дворцовой стражи. — Император теперь еще больше хочет оставить этого человека среди нас. Что ж, пусть его ищет придворный маг. Едемте домой, уже поздно.
Голоса стали стихать — всадники повернули прочь от ручья. Вскоре перестук копыт исчез вдали. Конан перевел дыхание. В ушах у него по-прежнему бешено гудела кровь, перед глазами плавали темные пятна. «Колдуны проклятые! — с ненавистью подумал он. — Погодите, я еще доберусь до вас!» Но сейчас было гораздо важнее не допустить, чтобы они сами добрались до него. Ему надо как можно скорее вернуться на побережье и разбудить дракона. Пусть проклятый ящер увозит его куда хочет, лишь бы подальше от этого острова!
Конан макнул голову в воду, и ему немного полегчало. Кровь теперь текла только из раны на плече, о царапине на груди он и думать забыл, а вот дырка в боку, проделанная кхарийским клинком, хоть и перестала кровоточить, но саднила и отзывалась болью при малейшем движении. Но он продолжал упорно двигаться вперед, пока вдруг снова не оказался в воде. Спасло его только то, что, падая, он успел подставить руки, и новая ванна вкупе с новыми царапинами и кровоподтеками вывели его из беспамятства прежде, чем он захлебнулся. Откашливаясь и отплевываясь, он ползком выбрался на берег и сел, прислонившись спиной к какому-то камню. Сознание медленно расплывалось. Он еще попытался заставить себя встать и пойти, но, не сделав и двух шагов, рухнул лицом в жухлые листья.
ГЛАВА 10
Двое в одном
На берегу, пачкая в песке драгоценные, затканные золотыми соснами черные одежды, сидел древний старец. Лицо его, в котором Конан узнал бы лицо старика, вытащенного из соленой воды матросами «Покорителя Морей», было спокойно, как лицо божества или погруженного в медитацию вендийского аскета. Лишь глаза были почему-то не золотыми, а серыми. Немигающим взором орла смотрел он, как поднимается из-за его острова ослепительное солнце. Поистине, земли эти были избраны богами, ибо ее первой касались лучи благостного светила, когда после ночного отдыха оно медленно восставало из морских глубин.
— Аридоси, — негромко позвал старец.
Он произнес это имя так, словно тот, к кому обращался патриарх, был рядом, в двух шагах. Но прошло довольно много времени, пока из зарослей над песчаным обрывом появился бирюзовый морской дракон.
Он был не один. Сделав большой круг над лесом, на берег, взрывая песок огромными когтистыми лапами, опустился второй дракон. Он, вернее, она была ярко-золотой с красными крапинами вдоль гибкого хребта. Несмотря на то, что вновь прибывшая летунья превосходила Аридо размерами, она казалась тоньше и изящнее. Длинная золотая грива ее стелилась по ветру.
Аридо подошел к повелителю, его подруга почтительно улеглась поодаль.
— Тебя это тоже касается, Кагия-химэ, Лунная Дева, — кивнул ей старик, и она с тихим ворчанием подползла поближе.
— Слушайте, дети мои, вот что вам надлежит сделать. В лесу у ручья, что впадает в реку Ити, к западу от дворца, лежит Конан, твой друг, Аридоси. Он ранен и обескровлен, он близок к смерти. Принесите его сюда.
Золотой дракон чихнул и взмыл в небо. Голубой посмотрел подруге вслед, взглянул на старика — тот утвердительно кивнул. И Аридо исчез в зарослях так же стремительно, как и появился.
Патриарх по-прежнему сидел на берегу и вычерчивал прутиком на песке какие-странные знаки. Солнце медленно укорачивало тени. Старик ждал, не проявляя нетерпения или беспокойства: бессмертным не свойственно ни то, ни другое, а он был почти бессмертен. Когда жара стала слишком сильной, он перебрался в кружевную тень банановой рощицы и замер там, у большого, изъеденного солью и ветром камня.
Когда тень больших светло-зеленых листьев, съеживаясь, подобралась к лежащим на песке кончикам витых шнуров его пояса, со стороны леса послышались треск и возня. На берег, слившись в одно бирюзово-золотое тело, выползли драконы. А поперек их тесно прижатых спин лежал бронзовокожий варвар.
Опустив его наземь перед стариком, драконы, испросив изогнутыми шеями дозволения удалиться, умчались, вздымая тучи песка. Старик склонился над лежащим. Протянув узкую желтую руку, он начертил в воздухе сложный знак. Кончики его пальцев светились. Знак вспыхнул и, пока он горел, постепенно затухая, раны, ссадины и кровоподтеки Конана затягивались, бледнели и исчезали, не оставляя шрамов. Киммериец глубоко вздохнул и открыл глаза. В них еще стоял суровый лик божества, едва не унесшего его душу в свои чертоги, что вознесены где-то над миром в горах далекой Киммерии. Но, видно, старик уговорил седого бога-воителя подождать еще немного. Бессмертные умеют ждать.
— И долго ты собираешься так лежать? — спросил старик высоким и насмешливым голосом, совсем не похожим на голос Учителя. Но Конан на всякий случай помотал головой: ему на миг померещилось… Да нет, это был его дракон, только опять в человечьей шкуре. Киммериец сел, широко ухмыльнулся и подмигнул ему:
— И не надоело тебе таскать меня на своей спине, Аридо? В тот раз по воде, в этот — по суше. Но на этот раз, клянусь Кромом, это было весьма кстати!
Произнеся имя своего бога, он вдруг вздрогнул и застыл, окаменев, с широко раскрытыми глазами.
— Четверо было их, с клинками ясного лунного огня… Вода, камни и листья, помеченные моей кровью, указывали им путь… И я видел лицо твое, Владыка! Ты приходил за мной!..
Он снова помотал головой, отгоняя наваждение. Дыхание ветра Серых Равнин ледяным холодом ожгло его кожу. Чувствуя, что если еще хоть миг задержится в странном своем пребывании одновременно в двух мирах, то сойдет с ума, он вскочил на ноги. Небо качнулось у него перед глазами.
— Ты заглянул в глаза своему богу, — послышался снизу высокий дребезжащий голос. — Так же, как он когда-то заглянул в твои. Ты снова остался жив. Имей же силы выдержать память об этом и успокойся.
Словно из сна или сквозь толщу воды взглянул киммериец на своего спутника. Это был Аридо — и в то же время как будто не он. То же лицо в сети множества морщинок, та же узкая бородка, тот же взгляд… Но, приглядевшись, Конан понял, что изменился именно взгляд — стал острее, насмешливей и старше. Даже цвет глаз из желтого превратился в серо-стальной. Глаза сидящего перед ним напоминали клинок не только цветом: казалось, взгляд их пронзает насквозь, словно насаживает на тонкую, не толще солнечного луча, зин-гарскую рапиру. Конану стало не по себе.