Облако возмездия

Тарасов Геннадий Владимирович

Позже, успокоившись и утихомирив сердце до того, что его биение в груди слышалось ему, как стук в пустой ночной комнате, гулко, редко и неузнаваемо, он лежал, прижавшись к теплому боку Евы, и наблюдал, как, подхватив, несет их полноводная река жизни. Уносит неведомо куда. Тайна собственного предназначения завораживала, но не пугала ничуть, поскольку, знал, пока он в этом потоке, ничего плохого с ним не случиться. Было так сладостно, отдаться течению на волю и ждать, гадать, предвкушая, куда же оно его вынесет.

Спать не хотелось, ибо то состояние, в котором он пребывал, было лучше, выше и круче любого сна. Ведь если

он плыл по течению, то плотом, его поддерживавшим на потоке, было, как ни крути, прекрасное тело Эвелины Висбальдовны. Эва лежала на спине, закрыв глаза, распущенные волосы разметались по подушке. Она глубоко дышала, грудь размеренно вздымалась, следуя велению колебаний увлекших их волн и струй. Феликс прижался к ней боком, прильнул к плечу щекой. Он обнял ее, и в оправе ладони его распахнутой упокоилась жемчужина – ее правая грудь. Ускользающая нежная тяжесть. Он чувствовал пальцем основание ее соска, большого и маслянистого, как финик, и старался не шелохнуться, чтобы неосторожным движением не нарушить его едва устоявшегося покоя. Потому что не хотел нарушить и своего покоя тоже. Потому что, стоило ему только представить, как он взбирается, чертя подушечками, немея кожей, на плоскую в пупырышках вершину, как кружится по ней в задумчивости, как соскальзывает вниз, зажимает сосок между пальцами и слегка теребит, замечая, как тот поддается в ответ, наливается и твердеет, тут же и сам начинал возбуждаться. А возбуждаться ему пока еще не хотелось. А хотелось вот так, плыть по течению, погружаться в нежность и ждать наступления момента, когда чье-нибудь желание не пробудит ответное желание, и все вновь станет возможно.

Еще он подумал, что происшедшее между ним и Эвелиной, обычная, в общем, история. Такие истории ежедневно и еженощно происходят тысячами в гостиницах по всему миру, между одинокими по жизни или оказавшимися в одиночестве временно и почувствовавшими себя покинутыми мужчинами и женщинами. И все же, все же, случившееся не было совсем уж обыденным, поскольку, он чувствовал, будет иметь продолжение. Каким оно будет, неизвестно, но он явно видел тонкие нити, протянувшиеся из сейчас – в потом, в туманную даль будущего.

Словно почувствовав его сладостное томление, его, быть может, смятение и неуверенность, Эвелина, повернув голову, поцеловала в висок и сказала тихо, в самое ухо:

– Ты был прекрасен.

– Но?..

– Без всяких но.

– Хорошо. Ты тоже. Прекрасна и восхитительна. Он хотел поспрашивать ее про Дролова, удалось ли ему затмить его в качестве любовника, но почувствовал, что это будет и мелко, и пошло, и просто лишне. Вместо этого попросил: – Расскажи мне про сестру, про Нину. Нет, не так: расскажи про вас, двух сестер.

– Что ты хочешь узнать?

– Я хочу услышать вашу историю. Ведь Мянь-гора – это вы, без вас ее нет, я правильно понимаю?

– Наверное, так и есть.

– И про собаку. Я ничего не знаю про собаку.

– Хм, про собаку… То есть, ты хочешь знать абсолютно все.

– Ну, так, по ходу.

– А напомни, на каком рубеже истории ты остановился.

– На дальних подступах. Знаю только, что на поросшей хвойным лесом Мянь-горе укрывается нечистая сила. Ну и это вот, знаменитое: чтоб тебе Мянь-гора приснилась!

– Так все и есть. Я, правда, на той горе, настоящей, что на берегу Повенецкого залива, никогда не бывала, поэтому и рассказать о ней ничего не могу. Наша гостиница лишь какое-то, достаточно кривое и слабое, ее отражение. Отблеск, отсвет – как угодно. Отзвук. Эхо. Возможно, не единственное. Такие же отражения имеют и другие волшебные, сказочные места. Но у всех у них есть одна особенность: если ты не склонен к восприятию необычного, ничего и не увидишь. А ты, оказалось, склонен.

– Я же писатель, фантаст! Я эту необычность повсюду выискиваю. Считаешь, это параллельные реальности?

– Не параллельные. И вообще, здесь нечто другое. Потому что не реальность. Не наша реальность.

– А нечистая сила? Она тоже не реальность? Все выдумано? Не более чем красивое предание?

– Она как раз реальность. Но совсем другая.

– А что же? А как же вот это вот все? Я уже запутался: то реальность, то не реальность…

– Что тебе сказать? Ты в своих романах тоже сочиняешь, творишь некую реальность – и после она где-то существует. Мир безграничен, в нем для всего находится место. Может, кто-то однажды попадет в твою реальность и будет дивиться: этого не может быть! Не может. Но вот же, есть! Так и Мянь-гора наша, не может быть, но есть. А с нечистой силой у нас договор, мы к ним не суемся, они к нам. И никаких проблем. Нет, какие-то пересечения случаются, но они не более опасны, чем, скажем, сны. Просто наш местный колорит. Вот так. Так и живем.

– Нормально живете. Весело.

– Спасибо. Но на самом деле, конечно, не совсем нормально.

– Знаешь, после этой ночи с тобой я всегда буду желать, чтобы Мянь-гора мне снова приснилась.

– О! Какой ты, оказывается, милый. Завидую тебе. К сожалению, мне сны не снятся.

– Правда? Отчего же?

– Такова данность.

– Это нельзя исправить? Или вылечить?

– Не знаю. Боюсь, что нет. Я ведь одна из сестер.

– Что же в этом криминального?

– Сестры, если ты помнишь, живя на стоящих рядом двух горах, пекли блины и бросали их друг другу.

– Да.

– Ничего тебе не напоминает?

– В смысле?

– Бросали по воздуху, по небу? Господи! Это же образы солнца и луны!

– А, да-да! Точно! Как я…

– Одна из нас солнечная, другая лунная. День и ночь. Поэтому, мы не можем быть вместе, рядом. На уровне хронометрии.

– Ай-яй-яй! Как же это вас угораздило?

– Об этом лучше спросить у родителей.

– Кто у нас родители?

– Про родителей как-нибудь в другой раз. А лучше и вовсе их не поминать просто так, всуе.

– Пф! Как скажешь. Где же в этой истории собака зарылась?

– Рядом с тобой.

– Не понял?

– Как меня в ресторане Елистрат назвал, помнишь? Вот, это я и есть. И всегда ей была. Всегда имела характер стервический. Ну, уродилась такой, пес его знает, почему, плюс, тяжелые условия жизнедеятельности. Ночные, как ты помнишь. Ночь на все и на всех накладывает свой отпечаток, ночью не до нежностей и сантиментов.

– Мне кажется, наоборот. Ночь нежна!

– Тем не менее, без сестры я скучала, как и она по мне, нам хотелось быть вместе. Вот она мне однажды и сказала: продай собаку свою, и приходи за расчетом на Мянь-гору. Не этими словами, конечно, но, по сути – так. Слова после молва подобрала. То есть, это значит: оставь свой сучий характер там, где ты есть, и приходи домой. Ведь Мянь-гора наш общий дом.