Области тьмы (The Dark Fields)

Глинн Алан

– Привет, папаня.

Ван Лун обернулся, слегка озадаченный. Он явно не ждал, что в комнате кто-нибудь будет. У дальней стены, едва видимая на фоне рядов книг в кожаных переплётах, стояла девушка с открытым громадным талмудом в руках.

– Ох, – сказал Ван Лун, а потом прочистил горло. – Поздоровайся с мистером Спинолой, солнце.

– Здавствуй, мистер Спинола, солнце. Голос её был тихим, но уверенным.

Ван Лун неодобрительно прищёлкнул языком.

– Джинни.

Я хотел было сказать Ван Луну, мол, всё в порядке, я

совсем не против, чтобы ваша дочь называла меня “солнцем”. Если честно, мне даже нравится.

Второй эротический заряд за вечер исходил от Вирджинии Ван Лун, девятнадцатилетней дочери Карла. Когда она была моложе и нежнее, на первых полосах ежедневных таблоидов часто писали о том, что она пьёт, употребляет наркотики и заводит романы с отморозками. Она была единственным ребёнком Ван Луна от второй жены, и он быстро вправил ей мозги угрозой лишить наследства. По крайней мере, так говорили.

– Слушай, Джинни, – сказал Ван Лун, – мне надо принести кой-чего из кабинета, займи мистера Спинолу, пока меня нет, ладно?

– Конечно, папаня.

Ван Лун повернулся ко мне и сказал:

– Я хочу показать тебе материалы.

Я кивнул, понятия не имея, о чём он говорит. Потом он исчез, а я остался стоять, уставившись на стоящую в сумраке его дочь.

– Что читаешь? – спросил я, пытаясь не вспоминать тот случай, когда я в прошлый раз задавал этот вопрос.

– Не то чтобы читаю, я ищу кое-что в тех книгах, которые папаня накупил оптом, когда мы сюда переехали.

Я потихоньку дошёл до центра помещения, чтобы лучше видеть её. У неё были короткие, колючие светлые волосы, она носила кроссовки, джинсы и розовый топик, открывающий талию. В проткнутом пупке она носила золотое колечко, которое блестело в лучиках света.

– А что ищешь?

Она с напускной развязностью облокотилась о шкаф, но эффект смазался из-за того, что она пыталась удержать в руках открытый томище.

– Этимологию слова ferocious.

– Ясно.

– Да, матушка сказала, что это слово идеально описывает мой характер, и так оно и есть – поэтому чтобы успокоиться, я пошла сюда проверить по словарю его этимологию. – Она на мгновение подняла книгу, словно показывая улику в суде. – Странное слово, не находишь? Ferocious.

– И как, нашла? – Я кивнул на словарь.

– Нет, отвлеклась на feckless*.

* Слабый, беспомощный, бесполезный, напрасный, тщетный

– Ferocious буквально значит “дикий на вид”, – сказал я, обходя самый большой из красных кожаных диванов, чтобы приблизиться к ней. – Оно происходит из комбинации латинского слова ferns, что значит “яростный” или “дикий” и частицы ос-, которая значит “выглядит” или “кажется”.

Джинни Ван Лун секунду разглядывала меня, потом захлопнула книгу с громким “шлёп”.

– Неплохо, мистер Спинола, неплохо, – сказала она, пытаясь подавить усмешку. Потом, когда она запихивала словарь на полку, она сказала: – Ты не из папаниных бизнесменов ведь?

Я секунду раздумывал,

прежде чем ответить.

– Не знаю. Может, из них. Посмотрим.

Она обернулась ко мне и в установившейся тишине я понял, что она разглядывает меня сверху донизу. Я вдруг почувствовал себя неуютно и пожалел, что не купил новый костюм. Тот, что на мне, я уже долго надевал каждый день, и начал чувствовать себя в нём неуютно.

– Ага, но не из обычных его бизнесменов? – Она задумалась. – И ты не…

– Не – что?

– Не слишком уверенно смотришься… в этой одежде.

Я оглядел костюм и попытался придумать, что о нём сказать. Ничего не придумал.

– И что ты делаешь для папани? Какие услуги оказываешь?

– Кто сказал, что я оказываю услуги?

– У Карла Ван Луна нет друзей, есть только те, кто на него работает. И что именно делаешь ты?

Слова её – что странно – не вызывали ни раздражения, пи злости. Для девятнадцатилетней девушки она была изумительно хладнокровна, и я мог легко сказать ей правду.

– Я трейдер на фондовой бирже, и в последнее время обился успеха. И вот я пришёл – как мне кажется – дать

твоему отцу… совет.”

Она подняла брови, раскрыла руки и изобразила реверанс, словно говоря, вуаля.

Я улыбнулся.

Она вновь облокотилась на шкаф и сказала:

– Не люблю фондовую биржу.

– Почему?

– Потому что такая фантастически скучная ерунда загребла под себя столько человеческих жизней.

Пришёл мой черёд поднимать брови.

– Я хочу сказать, вместо наркодилеров или психоаналитиков у людей теперь брокеры. Если ты колешься или ходишь к врачу, по крайней мере, это ты – объект, тебя лечат, или калечат, но игра на бирже – это как отдаться громадной обезличенной системе. Сначала она порождает, а потом потребляет… жажду наживы…

– Я…

– …и это даже не твоя личная жажда наживы, она у всех одинаковая. Ты когда-нибудь был в Вегасе? Видел громадные комнаты с рядами игровых автоматов? Целые акры? И фондовая биржа в наши дни точно такая же – куча печальных, отчаявшихся людей торчит перед компами и мечтает о том, как сорвёт большой куш.

– Тебе легко говорить.

– Но от этого мои слова не перестают быть правдой. Когда я пытался сформулировать ответ, за моей спиной

открылась дверь, и в библиотеку вошёл Ван Лун.

– Ну что, Эдди, не скучал?

Он бодро подошёл к журнальному столику рядом с диваном и бросил на него толстую папку.

– Да, – сказал я, и сразу повернулся назад к его дочери. Мне ничего не пришло в голову кроме:

– И чем ты занимаешься, ну… в наше время?

– В наше время, – улыбнулась она. – Очень дипломатично. Ну, в наши дни я буду… восстанавливающейся знаменитостью?

– Ладно, любимая, – сказал Ван Лун. – Хватит, улепётывай. Нам надо поделать свои дела.

– Улепётывай? – сказала Джинни, вопросительно подняв брови и глядя на меня. – Вот ещё одно словечко.