Обломки нерушимого

Крамер Стейс

Саша тоже хотела закричать, прильнуть к матери, пропитать мерзлую кладбищенскую землю своими горячими слезами. Для нее и ее отца такая реакция Йеры стала настоящим потрясением. До этого дня они не понимали, зачем Риннон возится с Йерой, почему беспокоится и заставляет их принимать участие в этом странном «мероприятии». Как же Йере удалось так долго молчать, так стойко держаться?!

– Мы собрались здесь, чтобы проститься с Джел, – подал голос Марк, каким-то чудом сохраняя самообладание. – С нашей маленькой, смешной, чуткой, безупречной Джел. Для каждого из нас это огромная потеря… Мы клянемся хранить память о ней и любить ее до конца наших дней.

– Мы никогда не забудем ее доброту, – подключилась вдруг Саша, обнаружив в себе чуточку отваги. – Правда, порой эта

доброта граничила с безумием. Всегда буду помнить тот день, когда Джел притащила с улицы бродячего пса. Мы потом подхватили от него какую-то заразу и все лето провалялись с температурой и тазиком для рвоты у кровати. Я злилась на нее жутко! А Джел, несмотря на то, что тоже очень плохо чувствовала себя, пыталась поддержать меня, день и ночь дежурила у моей постели, придумывала всякие игры и… даже читала сказки. Я часто была с ней жестока и несправедлива. Но это оттого, что я бесилась, откровенно скажу вам, бесилась, завидовала ей, потому что она была лучше меня. Может быть, внешне у меня все удачно сложилось, но внутри – полная разруха, уродство и тлен. А Джел… Внутри нее был великолепный мир, богатый, красочный, неповторимый. Такими людьми нужно дорожить, а мы ее даже не замечали, как обычно не придаем значения чистейшему воздуху или глотку воды, без которых нам не выжить. Джел всегда жертвовала собой, всегда удивляла и покоряла природной самоотверженностью и безграничной любовью ко всему живому. Это был потрясающий, талантливый, веселый человечек. Мне будет ее очень сильно не хватать.

Закончив свою трогательную речь, Саша отметила, что что-то изменилось за эти последние несколько минут. Точно! Стало тихо. Йера больше не плакала, не кричала, а спокойно внимала и еле-еле улыбалась.

– Теперь позвольте мне кое-что сказать, – присоединилась Риннон. – Мы здесь прежде всего для того, чтобы проститься с болью. С огромной болью, терзающей ваши скорбящие сердца. А также, чтобы отпустить гнев, обиды, печаль… и тебя, Джел. У тебя была короткая, но очень насыщенная жизнь. Тебя так любят твои близкие! Посмотри на них… Да, знаю, тебе больно смотреть на них. Они страдают, и ты страдаешь. – Семейство О’Нилл с нескрываемым интересом наблюдало за Риннон, с опаской слушало ее странный монолог… а может, и диалог с кем-то посторонним или потусторонним… – Но я клянусь, тебе станет легче, когда они тебя отпустят. Прямо сейчас. Йера, Марк, Саша, вы готовы отпустить Джел, чтобы ей стало легче, чтобы она больше никогда не страдала?

Саша и Марк молча, почти одновременно кивнули. Затем все уставились на Йеру. Та поднялась с колен, медленно отошла от гроба, дрожащей рукой стерла слезы с побледневших щек и сказала:

– Да…

– Отпускайте, – приказала Риннон.

Вскоре гроб закрыли и опустили в яму. Марк первым подошел с горстью земли к краю могилы и прошептал:

– Прощай, Джел.

Настала очередь Саши:

– Прости за все и прощай…

Йера долго смотрела на фотографию дочери, слезы снова хлынули, ей стало не хватать воздуха. «Не могу… Нет… Как я могу отпустить ее?! Но что, если Риннон права, и я в самом деле мучаю Джел? Я и так уже причинила ей столько боли! Боже! Моя маленькая, сильная, бедная девочка! Сколько же всего ты пережила из-за меня! Прости меня! И если… если единственное, последнее хорошее, что я могу для тебя сделать – это отпустить… то я решусь на этот шаг. Я переступлю через себя… Я отпускаю тебя».

– Прощай, доченька, – сказала Йера.

Марк заключил дочь и жену в свои крепкие, мужские, потрясающе сильные объятия. Риннон стояла в стороне и с умилением смотрела на свою пациентку и ее семью, радуясь великолепному результату этого опасного эксперимента. Да, предстоит еще много работы с Йерой, но теперь она наконец-то приняла свою боль, пережила ее и готова вступить в новую жизнь, без Джел, не брезгуя поддержкой, не стыдясь своих истинных чувств.

* * *

Никки проспала несколько дней после той самой вечеринки. Она ничего не помнила. Не знаю, хорошо это или плохо. Хочу верить, что в Никки была некая сила, оберегавшая свою обладательницу от страшного удара. Сила эта и вышвырнула

все болезненные воспоминания того дня. А, может, все гораздо проще, и провалы в памяти вызваны лишь тяжелым похмельным синдромом. Никки только удивлялась, почему все эти дни ей постоянно снился один и тот же сон: как она совокупляется с Микки Маусом, Человеком – пауком и еще какими-то странными персонажами. Наркоотрыв, рассуждала Никки, видимо, сделал свое дело, лишил последних крупиц разума. А еще наградил болью. Каждый участок тела болел, все было в синяках и ранах. Внутренние органы как будто тоже были истерзаны, ныли безостановочно.

Никки взглянула на свой телефон. Экран вспыхнул из-за уведомления, возвещавшего о пятидесяти пропущенных звонках от Леды. Надо же! Она наконец-то вспомнила, что у нее есть еще одна сестра! Никки было приятно, что Леда отреклась от своего обета молчания, но перезванивать ей не стала, так как еще хранила обиду на нее.

Лунет где-то нашла надувной детский бассейн, наполнила его морской водой и притащила в комнату, где спала Никки. Когда Никки пробудилась, Лунет лежала в бассейне, тихо хихикала и облизывала мокрые соленые пальцы.

– Лунет… что ты делаешь? – поинтересовалась Никки.

– Прячусь. Там Элай кричит…

– Кричит?

– Угу, кричит. Надоел уже…

Никки с трудом встала, взяла с кровати чью-то футболку, надела ее на голое тело и вышла из комнаты. На первом этаже была возня: парни громко переговаривались, суетились, тащили чемоданы на улицу, к арендованной машине.

– А вы куда?

– Каникулы закончились, детка, – ответил Обри, шлепнув Никки по попке.

Никки, не обращая внимания на тошноту, головокружение и мерзкую жажду, что решили одолеть ее, как только она перешла в вертикальное положение, поковыляла к комнате Элая. Она была слегка дезориентирована, и ей не сразу удалось бы найти его комнату, если бы не крик. Пронзительный крик раздавался за дверью одной из спален. Никки шла на него, точно корабль на свет маяка. Открыв дверь той самой спальни, Никки ужаснулась. Элай лежал на полу, прижав к животу ноги. На покрасневшем его лице блестели слезы, глаза были зажмурены, рот не смыкался ни на секунду из-за безудержного крика, вены набухли на шее и лбу.

– Элай…

– Пошла отсюда!!! Не до тебя сейчас!!! – прокричал он.

– Ты чего это?

– Уходи!!!

– Что ты принял?!

– Ничего! Я подыхаю, Никки!

Та дьявольская злоба, та сила боли, то сопротивление, что повелевали Элаем, казалось, единым потоком вырвались из него и вселились в Никки, наделив ее необыкновенной, сверхчеловеческой энергией. Никки вмиг забыла о том, что сама еле стоит и дышит. Она выбежала из комнаты, схватила за руку Гаса, так как тот проходил мимо спальни Элая в этот момент.

– Гас, Элаю плохо!

– А у нас самолет через час, – парень равнодушно пожал плечами.

– Что за паленую дурь вы ему дали?!

– Не наезжай, а! Он чист. С четырех утра визжит. Выспаться не дал!

Никки поняла, что помощи от «верных» приятелей Элая ждать не стоит, как и от неадекватной Лунет. Все любили Элая, почитали своего лидера только тогда, когда он был здоров и бодр. Больной же, ревущий от боли – он никому не нужен.

Никки вызвала «Скорую», была рядом с Элаем, когда его транспортировали в госпиталь. Он сначала кричал на нее, словно Никки была создателем его мучений, потом просто кричал от боли, затем тихо плакал, держа Никки за руку и умоляя ее не бросать его.

– Солнце мое, я рядом! Не бойся! Ничего не бойся!

Врачи быстро поставили верный диагноз и без промедлений приступили к лечению.

– Никки… – сказал Элай, пробудившись после долгого сна.

– Я здесь.

– Что со мной?..

– Не волнуйся. Все страшное позади, – бодрым голоском сообщила Никки.

– Меня вылечили?

– Да, вылечили. Только… тебе пришлось кое-чем пожертвовать.

– Чем это?

– Элай, тебе ампутировали член.

– Что?! – Элай тут же задрал больничную сорочку и едва не расплакался от счастья, увидев, что его хозяйство в целости и сохранности. Затем он грозно посмотрел на Никки. Та тихо смеялась, прикрыв рот ладошкой.