Обломок молнии

Подруги уже спали, когда Ксане почудился шорох за дверью. Насторожилась. Да нет, все тихо как будто… Слышно даже, как внизу, под самым берегом плеснула рыба, где-то далеко поскрипывали уключины — лодка шла вдоль озера, к Деревкову… Сарай был сквозной, жердяной, он полнился душным запахом сена, и хоть с озера продувало, густой сенной настой оставался незыблем. Девчонки насквозь пропахли свежепросушенной травой, волосы, платья и даже кое-какие пожитки в вещмешках — все прочно впитало в себя сенной аромат.

Вот… Опять. Щеколда звякнула. Мгновенно Ксана села, прислушалась. Снаружи — осторожные шаги, шорох…

Она сидела, будто окаменев. С поля доносилось мерное циканье кузнечиков, в просветах между жердями сарая блестели звезды. А за дверью явно кто-то ходил. Шорох, звяканье. Щеколда отскочила. Значит, руку просунули сквозь прутья, отперли, соображала Ксана. Так и есть. Мурашки пробежали по телу… Как во сне, нащупала ногой стремянку, соскользнула бесшумно вниз, замерла. Иришка и Люба мирно похрапывали на пружинистой толще сена под самой крышей, а Ксану будто кто подталкивал: протянув вперед руки, кралась в темноте. Вот, кажется, и дверь. Полуоткрыта. Выскочить? Может, закричать?.. Неожиданно рука ее натолкнулась на что-то, крепко вцепилась. Кисть. Чья-то голая кисть. Это было очень страшно — схватить в темноте за руку неизвестно кого. Ксана вскрикнула. Тут же луч фонарика ударил в лицо. И громкий шепот:

— Витька, ты? Что за черт? Отпусти же!

— Кто это? — спросила Ксана.

И не узнала свой голос — сонный, деревянный какой-то, будто чужой.

— Вандышев, из стройотряда, — торопливо зашептал парень. — Вандышев я, Леонид… Витька Скворцов где? Заснул, что ли?

— Уехал… — Ксана ответила не сразу. — Все мальчишки вчера уехали. На дальний покос.

Тут ее подвел голос — такую штуку с ней сыграл, — задрожал, сделался писклявым, вдобавок она икнула. Все это при незнакомом парне из студенческого отряда. И надо же так перетрусить!

— Уехали? Вот невезенье! — пробормотал Вандышев. Он, казалось, не заметил ее испуга. — Неужели ни одного мальца нет?

— Нет никого. Трое нас девчат, вот и все… Ночуем.

— Н-да… История… А ты храбрая! — неожиданно сказал Вандышев. — Как это решилась за руку-то! Цап и готово. А если бы я был вооружен? А? Ну, не я, конечно, а тот… Словом, бандит какой-нибудь. Ты ведь не знала кто. Как ты могла?

Он снова включил фонарик и осветил ее всю.

— Сама не знаю… Будто гипноз какой. Иду и иду. Боюсь, конечно, а иду. За руку-то я случайно… Так получилось.

— Н-да… Храбро, но не умно. Впрочем…

Помолчал, соображая.

— Значит, парней ваших угнали. А нам срочно нужен кто-нибудь. Небольшой, хоть вот вроде тебя… Но, конечно, нужен мальчишка. Эх, Витьки, жаль, нет.

— А зачем?

Вандышев помялся немного.

— Да так, пустяки. Помочь тут надо участковому… Слушай, а ты не могла бы?.. Да нет, пожалуй, зарубишь нам все дело. Девчушка…

Парень вдруг занервничал. Взглянул на светящийся циферблат, заторопился:

— Ну, я пошел. Извини за беспокойство. Обойдемся как-нибудь.

Он пригнулся, шагнул за порог. Фонарик погас.

Только тут Ксана сообразила, что дело, из-за которого приходил Вандышев, не простое. Еще бы: кому это вздумается ни с того ни с сего людей тревожить среди ночи, Витьку Скворцова разыскивать. Витька ему понадобился… Участковый… Ой, неужели что-нибудь случилось? Интересно, что?

— Эй! — негромко окликнула Ксана.

Из темноты донеслось настороженное:

— Да. В чем дело?

— Постойте.

Ксана неслышными шагами догнала Вандышева.

— А я чем хуже Витьки? Согласна заменить. Что надо делать-то?

Вандышев, видно, колебался.

— Видишь ли, это не для девчат. Парень нужен. Впрочем… Ты как, вообще-то? Писку не будет? Нервы, обмороки какие-нибудь там… Не подвержена?

Ксана оскорбленно повела плечом.

— Нету. Такого не водится.

Вандышев вздохнул:

— Ладно. Беги одевайся. Джинсы. Куртка темная есть? Только быстрей, ждать не стану.

Ксана торопливо переодевалась в сарае. Джинсы и тапки с трудом разыскала в сенной трухе, куртку пришлось захватить Любкину — потемней. Ну и длинная же — Любка ведь самая высокая из девчонок в их классе. Полы висят, рукава болтаются. Ничего, сойдет, зато темная… А Вандышев — интересно, какой он? Голос вроде знакомый. Интересно, видела его раньше или нет? Конечно, видела, только в темноте не узнать.

— Вандышев! Ты здесь?

Сырая глинистая тропка вела от сеновала вниз, к озеру. По ней сбегали ребята по утрам, захватив зубные щетки и полотенца. Вода в озере теплая, чуть илистая у самого дна, с первых шагов увязнешь по колено, а дальше дно крепкое, купаться хорошо. Только Вандышев, видать, купаться не собирался, у самой воды повернул вправо, зашагал по травянистой кромке берега. Ксана — рысцой за ним. Тапки быстро промокли от росистой травы, концы брюк отсырели и неприятно липли к ногам, и вообще ночь была какая-то сырая: кузнечики сырыми голосами свиристели в мокрых кустах, а над головой — влажные, будто умытые звезды. И как будто с них даже капало. Ксана подняла воротник куртки. Вандышев остановился.

— Объясняю задачу, — тихо сказал он. — Смотри, потом не переспрашивать. Все вопросы — сейчас.

— Ага, — согласилась Ксана.

— Полезешь на забор, где укажу. Я — внизу, с рацией. Внимательно следи за двором. Заметишь кого — сообщай мне. Шепотом, конечно. Кто появится — женщина, мужчина, с поклажей, мешком, чемоданом, все сообщай. Поняла? Только тихо…

— Ясно.

Дошли до изгороди, по широкой утоптанной дороге поднялись наверх, к амбарам и баням. Ксана вспомнила — это та самая дорога, по которой совхозный конюх Алексеич ездил с бочкой за водой. Однажды лошадь Алексеича забрела вместе с повозкой в озеро и едва не утонула. Сам Алексеич как ни стегал лошадь, как ни ругался, ничего не мог поделать, хорошо — студенты помогли. Купались рядом и вот всей гурьбой вытянули коня из топкой грязи. Этот случай вспомнился Ксане, и еще почему-то пришло на память другое: солнечный вечер, когда в селе появился студенческий стройотряд. Все три — Люба, Иришка и Ксана — сидели в избе, чай пили. Прасковья Семеновна угощала их ржаными оладьями со сметаной — вкуснющими, при воспоминании о них Ксане сразу же захотелось есть, — Иришка еще рассказывала о кинофильме «Рим в одиннадцать часов», и вдруг на улице зашумело: гомон, музыка, смех. Подруги кинулись к окнам. Ну и картина! Улица была заполнена молодежью. Пестрая толпа катилась мимо домов, парни с вещмешками, чемоданами, ящиками на спинах шагали ходко, девчата, тоже нагруженные, едва поспевали за ними. Поверх грузов у многих приторочены были гитары, там и тут наигрывали транзисторы… Подруги высунулись из окна, вытянули шеи. Кругленькая Иришка залилась смехом.

— Ой, девчонки смешные какие! Студентки. Гляди, у этой брюки лопнут сейчас, и ножки коротенькие, а тащит-то! Рюкзачище.

— А вот комар, — указала Ксана.

— Где, где комар?

— Вон, длинноволосый, у него еще лопата привязана.

— Блондин?

— Ага. На спине мешок — во, лопата, а он еще и на гитаре бренчит.

— Приплясывает! Ха-ха!

— Сколько их! Толпа! Цыгане шумною толпой…

Люба до пояса высунулась из окна, заглянула в конец шествия, но конца не было. До самого леса — пестрые куртки, мешки, гитары, светлые, русые, черные головы.