Обман и чудачества под видом науки
Шрифт:
Корни лысенковщины дошли до XVIII столетия, когда жил Иоанн Ламарк. Это титулованный Отец Эволюционизма. Опередивши Дарвина на полвека, не владея достаточною, Дарвиновской эрудированностью, всё равно медленное развитие живого на протяжении геологических эпох увидел. Развитие задаётся приобретёнными при взаимодействии со средою, потомству передаваемыми свойствами-признаками существа.
Классической иллюстрациею «наследования приобретённого признака» вытягивание шеи жирафы. Пражирафы попали в условия, когда питаться могли только с дерева. Захотели достать. Хотение передавалося потомству. Тянулись, тянулись и вытянулись. Поколение за поколением.
Вообще даже Дарвин являлся ламаркистом. Правда, наследованию приобретённого признака
Теперь эволюционисты («синтетические») ламаркизм отбросили. Естественный отбор истолковывается не по-дарвински. Про «гены», наделы молекулы клеточного вещества, передаваемого потомству, Дарвину было неизвестно. Каждому новорожденному вещество передают оба родителя. Чем определяется развитие. Порою случаются «мутации» — перемены в гене. Зачастую на существе проявляющиеся слабо.
Мутации непредсказуемы, качественно со средою не связаны. Если мутация вредна, существо рискует умереть. Если полезна — выжить. Влияние мутации на вид отслеживать не хватит и жизни. За миллионы же лет эти мутации накалпиваются, влияя на судьбы видов. Полезные мутации — достояние всего вида.
Многое говорит, якобы всё так. Среди муравьёв, ос и пчёл есть особи «рабочие», бесплодные. Что не мешает адаптации. По-ламаркистски не объяснимо. Зато синтетическая теория эволюции разъясняет изумительно. Не слабее довод о непонятности связи тела существа с его гаметами. Жирафова шея вытянулась, однако почему шея должна влиять на жирафово семя? Некоторые части животного тела (когти, крылья насекомых, клювы, раковины) даже мертвы, но поддаются притом адаптации. Непонятно, почему перемена в мёртвой части тела способна влиять на потомство.
Ламаркизм опытно проверяли. Опровергая. А тысячи проверенных и перепроверенных экспериментов у генетиков оправдали синтетическую теорию эволюции. Геноносные хромосомы постигаются. Уже вот электронные микроскопы позволили гены видеть.
Зато победоносное подтверждение естественного отбора не помешало верности Ламарку. При Дарвине Самойло Батлер, английский сатирик, антидарвинщины сочинил около шести книг. Позднее ламаркищину продвигал и Бернард Шоу. Конечно, Франция дольше Германии с Англией удержалася в ламаркизме. Анри Бергсону ламаркизм идеально вписывается в его «жизненный порыв» (“'elan vital”) к усовершенствованию. В Америке на стыке веков объявилися многие неоламаркисты, во главе которых Уильям Мак-Дугалл.
Идеализм эти люди противопоставили дарвиновскому детерминизму. Естественный отбор — это феномен ацелесообразный, слепой, случайный, растратный, мрачный. Куда спокойнее верить во творение мира по-библейски. На худой конец, в эволюцию по-ламаркистски. Эмоционально легче, когда жизнь от случая не зависит. Чуть ли не сознательно зайцу хочется бежать ещё быстрее — куда отцы наши не добежали, мы добежим. Человек испольует его мозги — потомство мозговитее.
Не только ламаркизм увязывается с те(ле)ологией, но также с идеологиею политической. Повёрнутой на селекции лучшего человеческого сообщества. Книга венского биолога Павла Камерера “The Inheritance of Acquired Characteristics” (1924) — прекрасный образец социального ламаркизма:
«Если бы приобретённые признаки не наследовались — а это точка зрения большинства биологов — никакого видового развития не было бы. Страдания, деятельность человека тщетны. Всё нажитое с ним умирает. Дети, внуки должны начинать с чистого листа… Если же приобретённые признаки наследуются, мы не рабы прошлого, но хозяева грядущего. Не нужно ждать случайных избавлений, освободиться способны сами. Сами способны развиваться. Благодаря просвещению, цивилизации, гигиене, социальному прогрессу — достояния человека не единичного. Каждое слово, каждый голос и даже мысль отпечатывается на всей генерации».
Камереру принадлежат опыты, подтверждающие ламаркизм. Неудивительно, что в 1925 году пригласили работать в Московский университет. Тогда носилися с идеями Ламарка по версии садовода Мичурина. Но по получении руководящей должности выяснилось: опыты фальшивы. Камерер обвинял его помощника. Но верилось немногим. Свою ценную библиотеку завещал МГУ, тело — Венскому анатомучилищу, после чего застрелился. Так именно не стало последнего толкового ламаркиста.
По мере развенчания ламаркизма по всему свету, вера в это направление крепла в рядах КПСС. Советские кинорежиссёры превозносили Камерера, разоблачения списывали на козни капиталистов. Что не мешало биологам СССР осуществлять исследования по генетике, синтетической теории эволюции. Пока партия в конце 1930-х не провозгласила теорию Грегора Менделя «буржуазным идеализмом». И началось.
Джону Мёллеру, Нобелевскому лауреату, главному генетику Московского генинститута 1933 – 1937 годов, принадлежат авторитетные статьи по лысенковщине в Saturday Review of Literature за декабрь 1948 года, 4 и 11. Вот что пишет:
«Где-то в 1933 году генетики Четвериков, Ферри, Ефромизон отправлены в Сибирь, а Левицкий — в трудовой лагерь Европейской Арктики. В 1936 году прокоммунистический Аголь устранён, если верить слухам, из-за „меньшевистского“, генетического „идеализма“. Смерть выдающхися генетиков Карпеченко, Кольцова, Серебровского, Левицкого вовсе неясна. Знамо только, что с 1936 года все генетики СССР опасалися за свою жизнь. Кого не посадили, не сослали, не расстерляли, тех обязали разрабатывать не генетику. Кому разрешили заниматься генетикой, их обязали к исследованиям, антинаучно-партийную точку зрения подтверждающим. До войны некоторые сбежали на запад. Но некоторых оставили в генетике для видимости.
Ирония судьбы, но чистка задела наиболее политически благонадёжных. Многие были фанатиками совещины с её руководством: это знаю по личному знакомству».
В 1936 году лучший в мире Медико-генетический институт атаковала «Правда». Соломону Леви пришлось извиняться за мендельщину — последнее, что слышали. Николай Вавилов, это величайший всемирночтимый российский генетик, объявлен английским шпионом. Только спустя несколько лет о смерти (1942) Вавилова в Сибири стали знать. «Так и кончил учёный, сделавший для советского сельского хозяйства больше, нежели кто-либо какой угодно стране», — сокрушается Мёллер.
В СССР проходила конференция. Роль главного защитника мичуринизма (ламаркизма) — за Трофимом Лысенко. Которого партийный фавор отнял от сохи. Конференция 1948 года — звёздный час. Нервный, застенчивый, растрёпанный брюнет, а лицо загорелое, как и положено землепашцу. Зато на лекции красноречив по-Уильям-Брайановски. Глаза горят. На съезде 1948 года наговорил текста на 12000 слов. Менделисты разделаны под орех, объявлены реакционными декадентами, прихлебателями запада, врагами народа. Также:
«Товарищи! Прежде чем перейти к заключительному слову, считаю своим долгом заявить следующее. Меня в одной записке спрашивают, каково отношение ЦК партии к моему докладу. Я отвечаю. ЦК партии рассмотрел мой доклад и одобрил его.
(Бурные аплодисменты, переходящие в овацию. Все встают.)»
Партийная санкция, конечно, значила полную победу мичуринизма. Генеральной линии партии в области биологии. Все контраргументы стали невозможны. Даже симпатия к Менделю. Немногие смельчаки научного мира публично протестовали противу Лысенко, после чего публично каялись. Согласно Мёллеру, руководимая Вавиловским братом академия наук, «осуществляя партийную политику, сместила с позором отличного советского психолога Орбели, величайшего советского морфогенетика Шмульгаузена, лучшего советского генетика Дубинина. Дубининская лаборатория, прославившаяся кропотливейшей экспериментальной работой, закрыта».