Обман и желание
Шрифт:
Она провела по лицу дрожащей рукой.
— Хорошо, но что скажут люди? Ведь твоя семья, друзья, все знают, что я беременна! Как ты им скажешь, что отдал своего ребенка в приют?
— Я думал об этом. — Он отвернулся, чтобы она не видела его лица. — Я помещу тебя в специальную клинику, и мы всем скажем, что ребенок родился мертвым. — Она судорожно вздохнула, и тут же ребенок пошевелился внутри нее. — Никто не будет задавать вопросов, чтобы не расстроить тебя. Это сработает, Дина. А потом все будет хорошо, мы будем близки как никогда.
Это был кошмар; ей казалось, что
Действительно ли она думала, что все в порядке? Поначалу, может быть, позже… нет. Она осмыслила внезапные изменения в поведении Вана и поняла, что было тому причиной. Ее терзала нестерпимая боль. Конечно, нечего от него требовать. Невозможно требовать этого от любимого мужчины, тем более от такого, как Ван. За его внешней самоуверенностью скрывалась какая-то ненадежность. Была у него ахиллесова пята, которую Дина не могла распознать. Но, хотя его отказ принять ребенка мучил ее, чувства Вана были главнее для нее, важнее, чем ребенок, чем ее собственные чувства, важнее, чем что бы то ни было на свете. Она его обожала, восхищалась им. Она не могла потерять его сейчас, это было просто немыслимо. Если она хочет удержать его, то должна расстаться с ребенком. Как бы это ни было горько, но выбор уже сделан.
Странно, но она ни в чем не винила Вана. Она принимала его таким, какой он есть, а будь он другим, она, может быть, и не полюбила бы его. В конце концов, он был честен в своих чувствах. Пусть лучше так, чем видеть, как его ненависть к ребенку возрастает с каждым днем, лучше, чем чувствовать, как их собственные отношения ухудшаются из-за напряженности и непонимания в семье. Нет, она не винила Вана ни в чем, вину она чувствовала только за собой. Причиной всех бед была только она; Дина не могла допустить, чтобы Ван расхлебывал кашу, которую она заварила.
Да он и не смог бы уладить все. Конечно, он не справился бы сам, как хотелось надеяться Дине, но мог хотя бы попытаться разобраться в этом хаосе. Согласившись на предложение Вана, она снимала с себя всю ответственность. Он будет заботиться о ней. В глубине души она знала, что это имеет для нее самое большое значение.
Это был очаровательный младенец. Она видела его всего лишь один раз, но он навсегда останется в ее памяти. У мальчика были огромные голубые глаза, нос пуговкой и мягкий розовый ротик. Она прижала его к груди, вдыхая его младенческий аромат. Она не хотела расставаться с ним, но пути назад не было.
Когда его забрали, она не сопротивлялась, она была поразительно спокойна, хотя в глазах ее стояли слезы, так что она даже едва могла его видеть. Ей сказали, что те, другие, уже ждут ребенка, Стивена, так она его назвала. Они были в восторге от малыша, и больше она ничего не знала. Все было сугубо конфиденциально. Малыш ушел из жизни Дины, и она не ведала, куда и с кем.
Когда она достаточно окрепла, Ван забрал ее домой, там ее ожидали соболезнования родственников и всех тех, кто полагал, что у нее родился мертвый ребенок. Иногда ей едва хватало сил, чтобы сдержаться и не закричать: «Нет! Он не мертв, нет! Он жив и здоров!» Но, как правило, друзья и родственники уважали ее молчание и слезы и ни в коем случае не докучали ей разговорами и вопросами.
Дина долго думала, что боль никогда не пройдет, да она и не прошла, только притупилась и стала утихать. Но еще много ночей провела она без сна, глядя в пространство, изнывая от тоски по своему малышу. Она складывала руки так, будто держала его, укачивала, убаюкивала, а потом страдала еще больше. Временами она порывалась убедить Вана изменить решение, вернуть ей ее ребеночка, но слова так и остались невысказанными. Было слишком поздно. Невозможно было возвратить его.
Постепенно другие заботы стали заполнять ее жизнь. Ван нашел для них дом, его отремонтировали, и Дина с головой ушла в проектирование интерьера и выбора мебели. Их доходы были небезграничны, Ван получал довольно скромную зарплату, но те суммы, которые Дина теперь могла тратить на покупки, ей раньше и не снились. Воображение ее работало без устали. Лишь когда она занималась декором маленькой уютной спальни, эмоции с новой силой захватили ее: эта комната должна была быть детской. В окно постукивали ветви старой яблони, а она сидела на голом полу, думая о том, что ее ребенку не суждено ни вырасти здесь, ни испытать всю силу ее любви.
Когда дом был готов и они переехали, Дина вновь почувствовала себя опустошенной. Но ненадолго. Кристиан-старший продолжал упрямиться, Ван становился нетерпеливым.
— Чертов старик! Все, пора отделяться, — говорил он Дине.
— Как отделяться?
— Если он не хочет расширять фабрику, мы сделаем это сами, здесь!
— Где здесь? — спросила Дина, ощущая, как возбужденно начинает биться пульс у виска. Она любила в Ване эту черту — он умел зажечь своим энтузиазмом кого угодно.
— Старый сарай можно переоборудовать под мастерскую. Крыша в порядке. Если установить освещение, полки и один или два станка, будет совсем неплохо, по крайней мере для начала.
— Ты имеешь в виду производство сандалий?
— Да, и всего, на что у тебя еще хватит воображения. Аксессуары… да все, что угодно. Только не ботинки. Оставим старику его игрушки и не станем особенно давить на больную мозоль.
Дина рассмеялась:
— Если он в кендриковских башмаках, ему ничего не грозит.
Ван нахмурился — чувство юмора не входило в число его блестящих качеств.
— Он, конечно, упрям как бык, но все равно не стоит так сильно его расстраивать. Подумай над новыми проектами.
— Хорошо, я подумаю.
Она вновь почувствовала прилив возбуждения, ей казалось, что она стоит на пороге какого-то приключения. Дина пообещала себе, что все свободное время посвятит новому делу.
— Хорошая девочка. Иди-ка сюда.
Ван за руку притянул ее к себе, она положила голову ему на плечо. Так хорошо и спокойно им вместе, рядом друг с другом.
Ван, казалось, изгнал Стивена из памяти. Он никогда не возвращался к разговорам о детях.
Они с Диной часто занимались любовью, он учил ее любить каждый момент их физической близости. Она была благодарной ученицей. Дина молилась, чтобы снова не забеременеть, и молитвы ее были услышаны.
Иногда ее охватывало смутное ощущение, что у них что-то не так. Но Что — непонятно. Они были так близки, так любили друг друга, а все-таки оставался в его душе неизведанный уголок, в который не дано ей было проникнуть.