Обман сердца
Шрифт:
— Она просто пытается помочь, — Кэссиди протягивает руку и сжимает мою. — У нас все получится.
— Я собираюсь обойти машину и открыть тебе дверь. Сиди здесь. И держись поближе ко мне, хорошо?
Она кивает и делает глубокий вдох.
Все выкрикивают мое имя, как только я выхожу из машины, оббегаю переднюю часть и рывком открываю дверь, протягивая руку Кэссиди. Обнимаю ее за плечи и притягиваю к себе. Кэсси прижимается ещё ближе, пока я пытаюсь оградить ее от вспышек фотокамер.
Мы заходим внутрь и хозяйка заведения провожает нас к столику в маленькой угловой кабинке.
Кэссиди
— Я закрою шторы, — говорит хозяйка.
— Большое спасибо, — я вежливо улыбаюсь ей. — Я это ценю.
Я кладу руку на подпрыгивающее колено Кэссиди.
— Все в порядке? Тебя не задели?
— Да, порядок, просто это было… слишком, — она издает смешок. — Ты действительно проходишь через подобное везде, куда бы ни пошел?
— Не везде. Думаю, здесь папарацци было мало, поскольку я новичок.
Она напевает.
— Я бы никогда не захотела работать папарацци. Это слишком навязчиво.
— Я тоже.
Как только подходит официантка и принимает наши заказы, Кэссиди, кажется, возвращается к своей обычной болтовне обо всем и ни о чем одновременно.
Единственная проблема в том, что я не могу перестать пялиться на ее рот.
— Что заставило тебя захотеть стать вратарем? Почему не… нападающим или кем-то в этом роде?
Я прикрываю рот кулаком и смеюсь.
— Это не просто нападающий. Он крайний, отвечающий за левое и правое крыло.
Она машет стаканом с водой в воздухе.
— Неважно, ты знаешь, что я имею в виду.
Знаю. Она старается, и это восхитительно.
— Ну, я помню, как впервые узнал, что такое хоккей. Мама брала меня с собой на работу в кондитерскую каждую субботу. Мне нравилось помогать растапливать шоколад и разливать его по формочкам. После этого всегда позволяла взять несколько штук домой. В то время на соседней улице строился ледовый каток. Когда он наконец был готов, мама привела меня туда после смены, чтобы на него посмотреть. Там проходил школьный хоккейный матч, и я помню, как был загипнотизирован детьми, летящими по льду. Сразу же сказал, что хочу играть в хоккей — мне было семь лет — и указал на вратаря. Она спросила, почему вратарь, и я ответил: «Потому что он никогда не покидает лед». Все остальные игроки входили в игру и выходили из нее, но вратарь оставался на месте.
Я останавливаюсь и делаю глоток воды.
— Честно говоря, я был не слишком хорош, начав кататься. Было трудно балансировать на коньках, и я не так быстр, как другие ребята. Так что, думаю, хорошо, что я всей душой желал стать вратарем, поскольку ни на какой другой позиции ничего бы не получилось.
Кэссиди внимательно слушает, подперев голову рукой и поставив локоть на стол.
— Где сейчас живет твоя мама?
— Она скончалась около десяти лет назад. Тяжелая борьба с раком молочной железы.
Кэссиди подносит руку к губам.
— Мне так жаль, Трент.
— Спасибо. Она была самым замечательным человеком, которого я когда-либо знал.
— У тебя есть какие-нибудь ее фотографии?
Я просматриваю галерею в телефоне.
—
— О, боже мой. Ты был так крут.
Я усмехаюсь.
— А эта сделана позже, когда меня задрафтовали в НХЛ.
— Она такая красивая. У тебя ее улыбка, — Кэссиди делает паузу. — А как же отец?
— Никогда его не знал. Мама встречалась с парнем в колледже, и когда тот узнал о беременности, бросил ее.
Она задыхается.
— Какой придурок!
Я приподнимаю плечо.
— Я прекрасно обходился без него все эти годы.
— Уверенна, так и было. Удивительно, что ты знал, чем хочешь заниматься, с такого юного возраста. И все получилось. Посмотри на себя!
Я издаю горький смешок.
— Ага, точно. Меня продала одна из лучших команд, а друг предал.
Она сидит прямо.
— Эй, не зацикливайся на этом дерьме. Ты все еще в НХЛ, и имеешь возможность заниматься тем, что любишь. Представь, если бы получил травму, положившую конец карьере или если бы не был нужен ни одной другой команде, — она тычет в меня пальцем. — У тебя есть возможность, так используй ее. Перестань прокручивать в голове произошедшее в прошлом и посмотри на то, что ждет впереди. Эти придурки оказали тебе услугу, так вытри ими пол. Или лед, наверное. Уничтожь их в этом сезоне. Выиграй… трофей. Большой серебряный кубок. И они пожалеют, что отпустили тебя. Ты…
Я наклоняюсь и прерываю ее поцелуем.
Я так же удивлен, как и она, и мы оба замираем, прижавшись друг к другу губами.
Черт, зачем я это сделал? Следовало сначала спросить.
Но Кэссиди не отстраняется. Она наклоняет голову и приоткрывает губы, скользя языком в поисках моего. Руки зарываются в ее волосы, захватывая шелковистые пряди у основания головы, чтобы удержать ее там, где хочу.
Каждое нервное окончание в теле оживает. Это не скромный поцелуй. И не для камер. Он неожиданный и всепоглощающий — и чертовски горячий.
Кэссиди стонет и этот звук чуть не губит меня. Чувствую эту потребность, как свою собственную, и не находись мы посреди ресторана, я бы дал то, чего она хочет.
Я отстраняюсь первым, но перед этим посасываю ее нижнюю губу, прежде чем отпустить с хлопком. Ее волосы растрепались, а помада размазалась, но от этого член только твердеет.
Блять, нужно выбросить подобные мысли из головы, находясь рядом с Кэссиди.
Ее щеки вспыхивают, когда та обводит взглядом ресторан.
— Как думаешь, нас кто-нибудь видел?
— Честно говоря, мне плевать.
— Почему?
— Я поцеловал тебя не из-за них.
— Тогда почему?
— Потому что больше не мог ждать ни секунды, чтобы узнать, какова ты на вкус.
Она заметно дрожит, и взгляд опускается на мой рот.
— Я…
— Вот ваши напитки. Извините за ожидание, — официантка ставит на стол мое пиво и бокал вина Кэссиди. — Есть какие-либо вопросы по меню или вы готовы сделать заказ?
— Мы еще даже не смотрели меню, — Кэссиди приглаживает волосы и застенчиво улыбается официантке. — Мне жаль. Вы не против вернуться через несколько минут?