Обман
Шрифт:
Я пробирался сквозь толпу, когда в нос ударил запах пота и чего-то похуже. В своем костюме за тысячу долларов и итальянских мокасинах я был одет не совсем для бойцовского клуба, но, похоже, это не имело значения. Люди кричали и выкрикивали имя Леннокса. Не Леннокс, а Нокс, какое-то идиотское сценическое имя, которое он взял.
Проталкиваясь сквозь толпу людей, пришедших посмотреть на выступление, по десять долларов с носа, я направился к высокому рингу. Прошло некоторое время, прежде чем я подошел достаточно близко, чтобы разглядеть детали, и когда я это сделал,
Весь в синяках и ссадинах, в окровавленной белой футболке и спортивных штанах, мой сын покачивался на носках, сжав кулаки и не сводя глаз со своего двоюродного брата Луки Костелло.
Лица обоих были опухшими, кровью и слюной были забрызганы первые ряды зрителей. Именно там, у ринга, я увидел Винсента Костелло. Через несколько секунд я уже был там, оттолкнул Джимми с дороги и встал рядом с кузеном Анджелины.
— Скажи мне, чего ты хочешь, и прекрати это, — взмолился я. — Они убьют друг друга, и что тогда у нас будет? Мы оба потеряем сыновей. Этого ты хочешь?
Мой желудок скрутило, когда хруст хрящей и костей заставил нас обоих повернуться к рингу. На этот раз удар принял на себя Лука. Он сплюнул кровь на пол.
— Десять процентов от всего, — сказал Винсент.
— От всего? — спросил я. — Я платил Костелло десять процентов от всех доходов в Нью-Йорке, но «Деметрий Энтерпрайзис» выросла в глобальном масштабе.
— От всего.
— Отлично. Останови это. Ты чуть не убил наших сыновей из-за денег?
— Из-за уважения, — сказал Винсент. — Я прекращаю это. Ты платишь. Леннокс, он хорош. У него талант. Пришло время использовать его с честью — для семьи.
— Я заплачу, — подтвердил я. — Прекрати это сейчас же. — Оба молодых человека выглядели так, словно вот-вот беспомощно упадут на мат.
Винсент повернулся к Джимми и кивнул. Тут же судья или диктор, я не знал, кто он, вышел на ринг, и тиски, сжимавшие мою грудь, немного ослабли.
Я встал, сосредоточившись на том, чтобы добраться до Леннокса, когда Винсент схватил меня за руку.
— Мы еще поговорим.
Это была не просьба, а приказ.
— Да, Винсент. Мы поговорим.
Левый глаз Леннокса был почти скрыт красно-фиолетовой опухолью. Я поддержал его, когда он положил руку мне на плечо. Толпа расступилась, я помогал, нёс Леннокса, моего более чем шестифутового сына, и Винсент сделал то же самое для Луки.
— Бруклин, — сказал Винсент, как бы говоря мне отвезти Леннокса в другое место. Лука собирался обратиться за медицинской помощью в Бруклине. Оба парня не могли находиться в одной больнице, иначе их бы допросили.
Я кивнул и оценивающе посмотрел на сына. Достаточно ли он здоров, чтобы выдержать поездку в Вестчестер?
— Леннокс, ты меня слышишь?
— Он… побежден?
— Ты меня слышишь?
— Я жив.
Жив. Он жив.
Если я доставлю его в Рай, Анджелина будет рядом. Ее присутствие будет лучше для него во время выздоровления, чем мое.
— Мы едем в больницу в Рай, — сказал я после того, как мы оба сели в машину. Хотя я пристегнул его ремнем безопасности и откинул сиденье, он продолжал дергать головой вперед и бормотать что-то неразборное.
****
— Почему они не хотят рассказать нам больше? Прошло уже несколько часов, — сказала Анжелина, снова вставая. Вверх и вниз, вперед и назад. Как будто ей нужно было двигаться.
— Потому что он взрослый, — мне ответ понравился не больше, чем ей, и, очевидно, он вел себя не как взрослый, но, тем не менее, в соответствии с его возрастом, это была правда. Такова политика больницы. Не имело значения, кто привел его сюда или, кто оплачивал этот чертов счет. Чертовы правила.
Моя бывшая жена, наконец, повернулась ко мне.
— Я хочу, чтобы ты был честен со мной.
— В чем? — я попадал в эту ловушку слишком много раз, чтобы сосчитать.
— Насчет сегодняшнего вечера. Это не имеет смысла, — сказала Анжелина, заламывая руки и снова расхаживая по маленькой приемной.
Откинувшись на спинку оранжевого винилового стула, я вытянул ноги. На коже моих ботинок были красные капли. Я смыл кровь Леннокса со своих рук, но костюм и, возможно, туфли, вероятно, были непоправимо испорчены.
— Я не понимаю, — сказала она, и ее голубые глаза потемнели. — И что же ты сделал?
— Я? Спас жизнь нашему сыну.
— Мы семья, Винсент и я. Он бы не сделал этого, если бы у него не было причины.
— Он сказал, что учит Леннокса уважению.
Анжелина понизила голос.
— Леннокса или тебя? Почему он позвонил тебе, а не мне?
Я встал и постарался говорить тише.
— Даже не знаю. Может, он не хотел, чтобы его кузина появилась в районе складов и увидела, как ее сына избивают до смерти.
— Ты ведь что-то пообещал, не так ли?
Я пожал плечами.
— Деньги. Он хочет больше.
Анжелина прикусила губу, она делала так всякий раз, когда думала.
— Деньги не показывают уважения. Он хочет большего. — Она выпрямила шею. — Скажи мне.
— Он хочет, чтобы Леннокс работал на семью.
Голубые глаза Анжелины расширились в панике.
— Скажи мне, что ты не согласился. Пожалуйста, Орен, скажи мне, что ты сказал «нет».
— Черт, ты когда-нибудь говорила Винсенту «нет»?
— Да, — сказала она как ни в чем не бывало.
— Я не ответил. Я намеренно оставил его без ответа.
— Тогда я отвечу.
Я развернулся, как зверь в клетке, не в силах сдвинуться больше чем на несколько футов в любом направлении, и провел рукой по волосам.
— Нет. Это не женское дело…
— Это дело матери, — заявила она.
— Как это выглядит, когда мать Леннокса — та, кто противостоит Винсенту, сражается в его битвах?
— Это еще не его битва. Я поговорю с Винсентом, прежде чем он доберется до Леннокса. И я расскажу тебе, как это выглядит. По-моему, мы все еще семья… — она указала сначала на себя, потому на меня. — …мы все еще разговариваем, и мы оба все еще заботимся о будущем нашего сына. Похоже, принцесса наконец-то решила взять под свой контроль правление.