Обман
Шрифт:
— Пока что у нас есть только показания, указывающие на возможность этого. Репутация человека, давшего эти показания, отнюдь не безупречна, поэтому мы и хотим их тщательно проверить, так что возможно, это просто пустышка. Но мне необходимо знать, как относятся мусульмане к гомосексуализму, и мне бы не хотелось обращаться за разъяснениями в Лондон.
— Эти показания дал кто-то из подозреваемых, — задумчиво произнес Ажар. — Этот человек — англичанин?
Барбара вздохнула, выпустив изрядный клуб дыма.
— Ажар, мы можем не въезжать опять
Он улыбнулся и вдавил сигарету в пепельницу.
— Если бы вы, Барбара, продемонстрировали присущую вам горячность во время нашей сегодняшней встречи, то тревога и опасения моего кузена наверняка бы рассеялись. Так почему вы были такой сдержанно-холодной сегодня утром?
— Да потому, если уж говорить начистоту, что мне по большому счету наплевать на тревога и опасения вашего кузена. Да скажи я ему, что у нас три дюжины англичан подозреваемых, он вряд ли поверит моим словам и будет настаивать на том, чтобы узнать их имена. Ведь так?
— Вполне возможно. — Ажар сделал еще глоток из стакана и снова умудрился поставить его точно на тот же влажный круг на столешнице.
— Ну? — Барбара вопросительно посмотрела на него.
Он чуть повременил с ответом. В это мгновение до слуха Барбары донеслось кудахтанье Бэзила Тревеса — хозяина отеля развеселила чья-то шутка. Его смех был настолько деланным и ненатуральным, что Ажар невольно поморщился.
— Гомосексуализм строго и категорически запрещен, — ответил он.
— А что бывает, если мужчина — гомосексуалист?
— Он должен держать свои желания глубоко в себе.
— Почему?
Ажар перекатывал в руке ферзя, взятого у дочери.
— Если он будет открыто проявлять гомосексуальные наклонности, это будет означать, что он не верит мусульманскому вероучению. Это святотатство. А за это, в конечном счете, за гомосексуализм, он будет изгнан из семьи, а также и отлучен ото всех мусульман.
— Из этого следует, — задумчиво заключила Барбара, — что он может удовлетворять свои потребности только втайне от всех. Возможно, он даже захочет жениться, чтобы подтвердить свою нормальность и отвести подозрения.
— Это серьезное обвинение, Барбара. Будьте осторожны, сделайте все, чтобы не осквернить память такого человека, как Хайтам. Очерняя его, вы тем самым наносите оскорбление семье, с которой он был связан несостоявшимся браком.
— Я пока никого и ни в чем не обвинила, — ответила Барбара. — Но если нам сообщают новые обстоятельства, дело полиции их расследовать. А о каком оскорблении семьи может идти речь, если он оказался гомосексуалистом? Ведь он согласился
— Женитьба — это своего рода контракт между двумя семьями, а не только между двумя людьми.
— Господи боже мой! Только не говорите мне, Ажар, что семья Кураши попросту направила бы другого сына в мужья Салах Малик, словно она горячая, только что испеченная булочка, ожидающая, когда в нее положат подходящую сосиску.
Ажар улыбнулся, но, как показалось Барбаре, через силу.
— Вы проявляете чудеса героизма, сержант, защищая свой пол.
— Что вы говорите! Ну спасибо. Итак…
— Я имею в виду вот что, — перебил ее Ажар. — Обман Хайтама навсегда рассорил бы обе семьи. И эта ссора и ее причина стали бы известны всей общине.
— А значит, в дополнение к изгнанию из семьи, он лишил бы ее еще и шансов на иммиграцию, так? Потому что, как мне думается, никто бы не горел желанием породниться с ними, после того как они, образно говоря, пытались сбыть гнилой товар, выдавая его за качественный.
— Все правильно, — согласился Ажар. Барбара почувствовала, что они наконец-то сдвинулись с мертвой точки.
— Так значит, у него было больше чем достаточно причин не раскрывать себя, если он был гомиком.
— Если он им был, то да, — подтвердил Ажар. Погасив окурок, Барбара стала пристраивать этот новый элемент в составную картинку убийства Кураши, пытаясь определить его место. Когда ей было что-то непонятно, вновь обращалась к Ажару.
— А если кому-то стало известно, что именно он скрывает, наверняка известно, поскольку он наблюдал Кураши в такой ситуации, которая исключает двоякое толкование его поступков… И если этот человек вступил с ним в контакт и сказал, что он знает… И если этот человек предъявил ему некоторые требования…
— Вы говорите, — перебил ее Ажар, — о человеке, который первым заподозрил Хайтама в гомосексуализме?
Барбару насторожил тон, которым был задан вопрос, в нем слышалась и тревога, и готовность к спору. Она поняла, что ее размышления заводят их обоих туда, куда Ажар и его кузен все время подталкивают ее, а поэтому со всей горячностью бросилась спасать положение:
— Это особый свидетель, Ажар, человек, которому известны все особенности мусульманского отношения к гомосексуализму.
— Вы утверждаете, что об этом знал азиат?
— Да ничего я не утверждаю!
Ажар задержался взглядом на стакане, и Барбара поняла, что он думает. Его размышления вывели его на единственного азиата, кроме членов его собственной семьи, упоминавшегося полицией в связи с делом Хайтама Кураши.
— Кумар, — сказал он. — Вы считаете, что этот самый Фахд Кумар причастен к смерти Хайтама?
— Я этого не говорила, — ответила Барбара.
— Но ведь не придумали же вы все это, — сказал он. — Ведь кто-то сообщил вам об отношениях Хайтама с этим человеком, верно?