Обмани смерть
Шрифт:
— Дурная примета, — негромко заметил я, пока майор бегло просматривал поданные ему листки бумаг.
— Что? — отвлекся он, окинул взглядом сквер, — Ах это… — кивнул он головой в сторону жирных наглых ворон, — Так мусорные контейнеры рядом, вот они и тут и гнездятся.
— По поверью, — тихо, внушительно сказал я, — стаи воронья вблизи человеческого жилья, это к большой беде и воронье чует грядущую поживу.
— Оставь свой заупокойный тон, — снисходительно усмехнулся майор, — где люди, там помои, где помои там воронье, их надо просто отстреливать, да некому
— Действительно, — подтвердил я, — санитарные службы не работают и именно поэтому стреляют другие.
— Мы с тобой давно знакомы, — зажав в кулаке бумаги, пристально, тяжело посмотрел на меня майор Одинцов, и тень явной неприязни ко мне легла на его лицо, — и я тебя всё меньше и меньше понимаю. Ты же сам весь по уши в дерьме, как и я, да в принципе как и любой, кто зарабатывает деньги в нашем деле. Так чего ты идущую от тебя вонь, искусственным ароматом цветущих роз хочешь перебить? Помнишь анекдот про птичку в теплом навозе? Так вот сиди в говне и не чирикай! А вот по этим бумажкам, — потряс он листками, — я сегодня же все запросы отправлю и наружное наблюдение распоряжусь установить. А еще…
Пока он говорил тень сгустилась на его лице, но это было не отражение эмоций, на его лице отразилась тень смерти…моей смерти.
— Ложись! — выкрикнул я и упал первым.
Тонко свистнула пуля, мимо. Мимо меня. Я успел упасть, а майор нет. Он грузно неловко осел на землю и лежа закричал, зажимая ладонями рану на плече. Я мгновенно вскочив с земли, укрылся за ближайшим деревом. Каркая взвилось с веток и закружило над сквером воронье. Второго выстрела не было, я опять обманул смерть, подставив ей другого.
После моего телефонного звонка из своего подвала выбежал Женя. Быстро осмотрел майора, остановил кровотечение, затем мы вдвоем, взяв под руки впавшего в болевой шок полицейского, перетащили его в подвал. Сообщили в управление полицию, вызвали «Скорую помощь».
Глава пятая
Выстрел снайпера в полицейского как подстегнул расследование, события водоворотом стали затягивать на дно, всех причастных к этой истории. Или почти всех.
Дом, баню, пасеку Андрея Кольцова обыскали. В одном улье нашли тайник с запаянной в толстый целлофан винтовкой, на стволе оружия обнаружили нарезку для установки глушителя, в остальных ульях обнаружили самодельные патроны. Его алиби по поездке в Германию оказалось фальшивым, по его паспорту туда ездил совсем другой человек. Андрей не назвал его имени, а первый лист своего заграничного паспорта он намеренно испортил, предусмотрительно оставив на других листах отметки о пересечении границы.
Обвиняемый Кольцов отказался давать показания без присутствия на допросе своего адвоката. А своим защитником он назвал меня. Я знал, что именно так и будет. Знал, что наша схватка не закончена. Мы ещё посмотрим друг другу в глаза. Надо только найти достаточно сил, чтобы выдержать его взгляд.
Камера или правильнее помещение для допросов в следственном изоляторе мне хорошо знакомо, я не раз тут бывал. Знакомы
Странно, но первый вопрос моего клиента был именно о сигаретах.
— Зачем? Я же не курю.
— Ты попал в новый мир, — сдержанно сказал я, — тут свои законы. Чай и табак это свободно конвертируемая зоновская валюта. Алкоголь и наркотики его драгоценность. Привыкай. А без валюты тут выжить невозможно. Да и деньги тут, даже больше чем на воле нужны. Я в следующий раз перечислю тебе на лицевой счет, то, что посетители из «Хохмы» для тебя собрали.
— Новый мир — тюрьма, — скривил губы Андрей, и с горечью, — весьма символично.
Раскладывая на привинченном к полу столе принесенные вещи и продукты, я промолчал.
— А ведь это ты меня полиции сдал, — тусклым под стать серой краске стен камеры тоном заговорил Андрей, — Ты. Почему? Почему ты решил, что это я? Знаешь, как следователь смеялся, когда я тебя попросил вызвать, как своего адвоката? Потом рассказал, как ты меня предал. Посоветовал другого защитника пригласить.
Вот оно! Началось! Мы опять схлестнулись, но не в споре о мироздании, не о свободе воле, а просто о свободе, физической свободе которой его лишили по моему доносу.
— Что ж ты совета доброго следователя не послушал? — внешне очень спокойно спросил я.
И мы оба физически осязали, как в этой тесной душной камере для допросов не хватает воздуха и сгущается напряжение, разнонаправленными потоками хлещут, страх, обида, чувство вины и еще одно чувство совершенно тут неуместное, чувство сострадания.
— Хотелось тебе в глаза посмотреть, — холодно сказал капитан Кольцов.
— Ну смотри, — вызывающе предложил я.
Мы смотрели друг другу в глаза, маньяк убийца смотрел в глаза защитнику и оба молчали. Все было сказано. Без слов.
— Ты считаешь меня предателем? — первым глухо и напряженно заговорил я, — но когда утром ты пришел ко мне, я тебя открыто предупредил: «Я знаю кто ты. Беги, беги, спасайся пока есть возможность». А если говорить о справедливости… то это ты подставил под пули своих солдат, по твоей вине плакали их мамы. Пришло время отвечать, неисповедим промысел Божий. Смирись.
— Тебе ли говорить о промысле Божьем? — возвысил голос расстрига, — ты сам разве не стрелял по созданиям Господа нашего. Разве матери, дети тех кого ты убил, не слали проклятья на твою голову?
— Твоей жизнью, я выкупил у смерти, другую жизнь, — не выдержав идущего от него эмоционального накала сломался и устало как со стороны прозвучал мой голос, чуть помедлив я договорил, — или давай прекратим этот никчемный разговор, или пригласи к себе другого адвоката.
— А он поможет?
Как отстреливаясь короткими очередями, дальше мы обменивались только сухими отрывистыми фразами:
— Нет, улики против тебя бесспорны, для суда их вполне достаточно.
— И что меня ждёт?