Обманщик
Шрифт:
До сих пор Броня говорила по-польски, но последние слова сказала на идише.
Все внутри Герца замерло и отяжелело. Как странно – три женщины разом отвергли его. Он не мог оставаться здесь, но идти ему больше некуда. Драматург, управлявший всеми людскими драмами и комедиями, по обыкновению, нанес ловкий и сокрушительный удар.
Он встал.
– Что ж, я возвращаюсь в Нью-Йорк. Оставлю тебе чек.
– Мне не нужен чек.
3
Прошло несколько дней, Герц Минскер уже готовился к отъезду в Нью-Йорк.
Однажды рано утром зазвонил телефон. Звонил Липман.
– Мистер Минскер, – сказал он, – босс хочет с вами поговорить.
– Мистер Вейскатц?
– У меня только один босс.
Немного погодя Герц услышал решительный хрипловатый голос Бернарда Вейскатца.
– Почему вы бросили дела и уехали в Майами? – кричал он. – Снега испугались? В Блэк-Ривер снег выпадает в ноябре и лежит до мая. Ну да ладно. Пусть Майами. Я тоже хочу погреть кости и приеду к вам вместе с Липманом. И Мирьям нашу прихвачу. Зачем ей мерзнуть в Нью-Йорке, если можно поджариться в Майами? Мы все остановимся в одной гостинице, не во владениях обнищавшего короля, как говаривал мой отец, а в приличном отеле. Живем-то один раз. Я могу позволить себе хоть дворец. Буду завтра. Нам с вами надо многое обсудить, очень-очень многое!
Герц Минскер едва успел положить трубку, как телефон зазвонил снова. «Так-так, уже начинаются сложности!» – подумал он. И услышал голос Минны:
– Герц, это ты?
– Да, я.
Повисло молчание, Герц крепче прижал трубку к уху.
– Ну же, говори. Я тебя не побью.
– Вот и хорошо. Уже побил. Забыл, но я помню.
– Я тоже.
Снова молчание.
– Герц, Моррис плохо себя чувствует, и я сказала ему, чтобы он забыл о бизнесе и поехал в Майами. С ним так трудно. Засел в Нью-Йорке и не желает сдвинуться с места. Я намекнула, что ты там. А он, как услышал об этом, вообще уперся. Мне жаль его. Умрет ведь, не дай бог, если не возьмет себя в руки. Ты долго там пробудешь?
– Сюда приезжает Вейскатц с Липманом.
– Они едут за тобой? Счастливчик. Герц, я соскучилась, – сказала Минна совсем другим тоном.
– Я тоже по тебе соскучился.
– Так почему же мы ведем себя как два дурака? – вскричала Минна. – Я ночи напролет не сплю. Перебираю в памяти все, что было между нами, и хорошее, и плохое. Ты доставил мне много горя, куда больше, чем злейшие мои враги, в тысячу раз больше! Но женщина – существо безумное. Ты привязал меня, Герц. Привязал к себе цепями гипнотизма. Как ты это делаешь? Я тоже хочу научиться. Лежу в постели, и все во мне словно бы рвется к тебе, словно какие-то руки хватают меня и тащат. Что со мной творится? Я должна приехать к тебе!
– Приезжай! Не медли ни минуты!
– Я приеду, вместе с Моррисом. Он страшно переутомился. Когда я сказала, что ты не хочешь писать предисловие к моей книге, он был просто сломлен. Редкостный человек – верный, преданный. Если б я только могла любить его! Он так этого заслуживает. Но я не могу. То есть я люблю его, но не как тебя. Я хочу, чтобы он жил, был здоров и процветал, но когда он приближается ко мне, меня тошнит. Как это объяснить? Он мужчина, а не женщина. Но он становится таким мягким, твердит такие вещи, что я чувствую себя больной, и это убивает все. У него высокое давление, и ему нельзя курить сигары и пить столько кофе. И по делам нельзя столько бегать. У него и сейчас хватит денег, чтобы прожить до ста лет, да еще и мне много останется. Дети его ни на что не годятся. Он пока не знает, но его сын женился, причем не на еврейке. А когда узнает, помилуй Бог! Мне его дочь сказала. Она и сама не лучше. Вообще-то куда хуже. Он не знает всего, лишь кое-что. Пусть бы все его неприятности шли только от Бога. Один ты, Герц, можешь помочь ему в теперешней ситуации. Он здесь с тобой отдохнет. Я хочу, чтобы мы остановились в одной гостинице. Так будет проще во всех отношениях.
– Я пока не знаю, где буду. Мне придется быть там, где остановится Вейскатц, наверно, в центре, в каком-нибудь громадном отеле.
– Когда он приезжает? И чего этому старому дурню от тебя надо? Герц, ты всех сводишь с ума, и мужчин, и женщин. Как это делается? Я хочу знать. Когда приезжает Вейскатц?
– Говорит, завтра.
– Как Броня?
– Броня умирает.
Минна помедлила.
– Что с тобой? Отчего ты так говоришь?
– Она не хочет жить, а если не хочешь жить, не живешь.
– Ты не хочешь жить, а все-таки живешь. Она вправду беременна?
– Да. На восьмом месяце.
– Герц, что ты сделал?! Я постараюсь помочь тебе во всем. Ненависти к Броне я никогда не питала. Может, что-нибудь для нее все-таки можно сделать? В Америке превосходные врачи. И как ты поступишь с ребенком? Герц, я по-прежнему хочу, чтобы ты написал предисловие. Напиши, что хочешь, напиши, что я худшая графоманка в Америке, но в моей книге должно стоять твое имя.
– Хорошо, Минна, я напишу.
– Торжественно обещаешь?
– Да, торжественно обещаю.
– Ладно. Я приеду с Моррисом, а если он заартачится и останется в Нью-Йорке, приеду одна. Сейчас не до споров. Слишком поздно! Завтра ты обо мне услышишь. Если переедешь до моего появления, сообщи по телефону, где тебя найти. Оставь адрес у портье.
– Да, Минна.
– До свидания. Бог тебе в помощь.
И Минна положила трубку.
«Бог мне уже не поможет, – сказал себе Герц. – Она, стало быть, заявится сюда, ведьма спесивая».
Немного погодя он спустился на улицу. Купил газету, прочел о метелях в Чикаго, Нью-Йорке и даже в Калифорнии. Здесь, в Майами-Бич, светило солнце – прохладное солнце раннего утра, сулившее жаркий день. В промежутках между отелями Герц видел проблески моря. Мужчины и женщины уже плескались там, несмотря на ранний час, пытались плавать, прыгая в каждую набегающую волну. В отдалении, на кромке горизонта, скользило грузовое судно.
«Это и есть мир? – думал Герц. – Это и есть так называемая реальность?» Он прожил на свете шестьдесят с лишним лет, но всякий раз, глядя на небо, на землю, на дома, людей, магазины и автомобили, вновь и вновь удивлялся. Что здесь происходит? Какова цель происходящего? Что таится за всеми этими зрелищами и изобретениями?
Герц Минскер покуда не совсем еще потерял надежду заглянуть за кулисы событий, чудесным образом добраться до сути бытия, проникнуть в вещь-в-себе. Нет, мир не состоит целиком из идей, как полагал Беркли. За мечтами кроется нечто могучее, вечное, подлинное, исполненное мудрости, а быть может, и благостыни. Но что это? Почему эти силы назначили Герцу – Хаиму – десятками лет блуждать в лабиринте страстей, фантазий, несчетных страданий, а под конец даровали ему ребенка, вырастить которого он не успеет? Для него уготовано место в геенне? В ином мире? Возможна ли такая штука, как бессмертие души?