Обманутые скитальцы. Книга странствий и приключений
Шрифт:
— Идите прямо! — хором покрикивают унтер-офицер и немец в тирольской шляпе. Последний как бы придерживает рукой ножны невидимой сабли.
Молодой человек с клетчатым саквояжем, спокойно и презрительно улыбаясь, берется за ручку двери, исчерченной мелом. Рисунок на двери: прусский пехотинец поднимает на штык французского солдата.
Молодой человек толкает дверь.
В помещении контрольного поста — давка, сутолока. Ожидающие проверки документов бродят у скамеек, расставленных вдоль стен, в поисках свободного места. Посредине комнаты за столом сидит заурядного вида пехотный офицер. Он занят обедом.
— Прошу прощения, господа, — говорит он, обгладывая куриную ногу. — Комендант, капитан фон Юльке допрашивает французского шпиона. Всем придется подождать… Я думал, что эльзасские куры гораздо жирнее. Ну, теперь попробуем эльзасского вина.
Офицер подносит ко рту полный до краев стакан. Немец в тирольской шляпе почти толкает человека с саквояжем к столу, за которым сидит офицер.
— Прикажите ему, — трагически говорит немец, становясь в позу, — прикажите ему немедленно открыть саквояж.
— Я обедаю, — запальчиво отвечает офицер. — Подождите. Все ждут.
Он выпивает вино и как бы прислушивается к чему-то.
— Неплохое вино у господ эльзасцев, — смакует офицер и берет в руки вторую куриную ногу.
— Интересы Германии ждать не могут! — кричит немец в тирольской шляпе. — Господин обер-лейтенант изволит обедать, а подозрительные личности возят в саквояжах… Я как отставной офицер прусской инфантерии…
— Что они возят в саквояжах?— офицер вскакивает, отодвигает в сторону тарелку и угрожающе приближается к молодому человеку. — Что вы храните в военное время вот в этом самом саквояже дрезденской работы? — добивается офицер.
— Если вы считаете удобным трогать чужие вещи и задерживать людей по первому глупому подозрению, то вы сами можете сделать осмотр. Кстати, саквояж не дрезденский, а петербургский, — говорит человек с бородкой.
Офицер опасливо взглянул на саквояж, видимо не решаясь взять его в руки.
— Открой! — приказывает он унтер-офицеру и, обращаясь к любопытным, говорит: — Господа, прошу вас отойти от стола.
Несмотря на эту просьбу, толпа ожидающих, довольная неожиданным развлечением, не расходится. Череп, книги, бумаги, белье разложены на столе. Удивленные возгласы толпы, рассматривающей череп. Офицер смотрит на череп. По лицу офицера видно, что он не знает, как поступить. Книга, которую читал молодой человек, лежит на краю стола. Офицер задевает рукой книгу. Она падает на пол. Владелец книги делает порывистое движение, чтобы поднять ее, но его останавливает унтер-офицер, кряхтя, поднимает книгу с пола и передает ее обер-лейтенанту. Книга в руках офицера. Зритель видит надпись на обложке: «Отцы и дети. Соч. Ив. Тургенева». Офицер недоуменно перелистывает книгу и обнаруживает вложенную в нее фотографию. На фотографии изображен в профиль И. С. Тургенев. Высокий белобрысый немец в очках отделился от толпы. Он глядит через плечо офицера на книгу и фотографию.
— Господин обер-лейтенант, — быстро говорит немец в очках, — оставьте этого человека в покое. Это — русский ученый, путешественник и антрополог. Его знает Тургенев. Видите, надпись на портрете. Я немного владею русским языком. Как кабинетный ученый я…
— Кто это Тургенев? — недоверчиво ворчит офицер, разглядывая портрет. — Какой-то штатский…
Зритель видит надпись на лицевой стороне портрета, внизу:
«Н. Н. Миклухо-Маклаю на память от И. Тургенева. Веймар. 1870 г. И. Тургенев».
Высокий немец подходит к владельцу саквояжа.
— Коллега, — кланяясь, говорит немец, — произошло недоразумение. Ради бога, извините моих соотечественников. Солдаты простодушны, как дети. Разрешите представиться: Оттон Фишер, орнитолог и немного антрополог. Я недавно был в России с экспедицией Брэма. Вы же, насколько я знаю, работали с Геккелем, были на Красном море. Я счастлив видеть вас, господин Миклухо-Маклай.
Оттон Фишер жмет руку русскому.
Немец в тирольской шляпе отупело рассматривает Маклая и, жалко улыбаясь, отходит в сторону.
Унтер-офицер бросается к столу, собирает вещи, бережно укладывает их снова в саквояж.
— Коллега, — говорит Фишер, — разрешите мне из простого любопытства взглянуть на череп.
Маклай молча кивает головой.
Фишер вертит в руках череп.
— Череп, кажется, женский, — говорит он. — Не обижайтесь, коллега, но вот что означает большая примесь монгольской крови. Некоторые особенности в строении черепа указывают на его русское происхождение. Не правда ли? А примесь монгольской крови делает расу неполноценной. Наибольшая близость к обезьяне…
Фишер проводит указательным пальцем по челюстям, затылочной части, теменному шву черепа.
— Господин Фишер, — вспыхнув, отвечает Маклай, — вы высказываете мнения, лежащие вне подлинной науки. Я не считаю возможным обсуждать их. Но сейчас вы увидите, насколько они опрометчивы.
Маклай берет череп из рук Фишера и укладывает его в саквояж. Потом русский достает из жилетного кармана круглый золотой медальон на тонкой цепочке. Раскрытый медальон передает Фишеру. Внутри медальона помещен портрет молодой белокурой девушки.
Фишер вслух читает надпись на портрете:
— «Вспомните Иену, добрый русский друг!»
— Где же здесь монгольская кровь? — с усмешкой спрашивает Маклай. — Но этого мало, доктор Фишер. Вот, прочтите еще!
Он достает из кармана сюртука бумагу и подает ее Фишеру.
— Ваша соотечественница, господин Фишер, — говорит Маклай, — была неизлечимо больна… А я работал в клинике, где она находилась. Зная о моем интересе к анпропологии, она завещала мне свой череп… Вы держите в руках формальное завещание покойной.
— Прошу извинения, — бормочет с кривой улыбкой Фишер, прочитав бумагу. — Данные немецкой антропологии… Я беру свои слова обратно.
— Существует лишь одна антропология — естественная история человека, свободная от расовых предрассудков, — резко говорит Маклай. — И я имею честь служить этой чудесной науке.
Фишер задержал в руках золотой медальон. Он рассматривает гравировку на верхней крышке.
— Прекрасная работа! — говорит Фишер.
Рисунок на крышке медальона изображает Московский Кремль.