Обмен разумов (сборник)

Шекли Роберт

Итак, последние статистические исследования показали, что зона с восьмидесятидвухпроцентной смертельной опасностью еще не является критической, так как я все же ухитрился спланировать свое новое направление в единственную точку, где можно было обогнуть этот кошмарный, на девяносто процентов изъеденный район (огромный риск!), и затем ввинтился в прелестный райончик, заполненный всего на шестьдесят процентов, сколько глаз хватает. Конечно, у нас нет глаз, но есть орган ощущений, выполняющий функции, близкие к вашему бинокулярному дистанционному зрению. Он позволяет нам обследовать территорию позади и вокруг нас и создает ее трехмерное изображение. Что-то вроде топографической карты, движущейся в голове, демонстрирующей все пустоты, твердые участки и кристаллические вкрапления, если они есть. Роберт, а у вас, на поверхности, есть подобные участки, грозящие самоаннигиляцией?

Здесь мы только и заняты поисками критической ширины, при которой можно войти в «бутылочное горлышко». Причем только войти, потому что выход должен находиться на критическом расстоянии от входа. Иногда мы называем их «бутылочными горлышками», иногда «коробками», в зависимости от того, какую форму они имеют – цилиндрическую или квадратную. Есть и другие ловушки всевозможных видов, так что приходится быть начеку. Топография местности постоянно изменяется. О, если бы мир был устойчивым! Мы, как те пионеры, что путешествовали, как ты мне о них рассказывал, в своих фургонах по великим равнинам. Только мы движемся сквозь почву, а не по ней. Иногда нам легко, что соответствует для нас равнинам, иногда мы встречаем беспорядочные и запутанные, как ваши горные системы, кристаллические вкрапления. И сколько приходится потрудиться, чтобы их обойти! А встречаются и пустоты, которые тоже приходится огибать. Иногда попадается нечто вроде болота – не пусто, не густо, но недостаточно надежно, чтобы отважиться соваться туда – может засосать. Твердая материя, о которой мы все время говорим, на самом деле большая редкость. Чаще всего почва вокруг нас обладает различными степенями вязкости: от твердых отдельных частичек, спрессованных настолько, что их плотность может считаться достаточно стабильной, до воздуха (или лучше сказать – пустого пространства, так как нам абсолютно не важен химический состав газа, заполняющего наши лакуны; он смертелен для нас в любом составе) и воды – еще одна опасность. В ней не оставишь туннеля. А для нас очень важно знать, где ты прошел, так как это определяет траекторию дальнейшего движения. Червь в воде изо всех сил пытается держать прямое направление, ведь только так можно достичь берега, но вместо этого начинает описывать круги, которые снижают его скорость, понижая ее настолько, что у него уже не хватает сил двигаться дальше. И тогда он умирает. Мне кажется, это одна из особенностей, в чем наш мир отличается от вашего, – мы можем утонуть.

Расскажи мне о ваших смертельно опасных зонах, Роберт (если только они у вас есть). Теперь отвечаю на твои вопросы. Нет, у нас не бывает войн и психологических конфликтов любого сорта, так как убить врага мы можем только ценой собственной жизни. У нас, конечно, бывает, что кто-нибудь впадает в ярость и отваживается на такой сумасшедший поступок, но мне кажется, что «война» для вас означает нечто большее. Благодарю тебя за объяснение термина «страсть». О да, она управляет нашей жизнью, как и вашей.

Телепатический контакт всегда сопровождается ощущением полного взаимопонимания между общающимися, разве что некоторые концепции требуют разъяснений, пока не найдешь им аналогий (если только они существуют). И поэтому я чисто интуитивно чувствую, что ты со мной откровенен и говоришь правду, не считаясь с тем, насколько она противоречит общественному мнению.

Роберт, с моей точки зрения, ты очень странное существо, живущее в условиях, для меня непостижимых. Это правда. Но все же я знаю, что по духу мы с тобой близки. И эта правда поважнее. Я верю, что все мыслящие существа, где бы они ни находились, ищут себе братьев по разуму.

Хорошо, что мы встретились, брат.

И очень хорошо, что по чистой случайности встретились два создателя эстетических структур. Возможно, как-нибудь мы потолкуем на профессиональном уровне.

Мы, черви, слепы. Если, конечно, я правильно понял твое определение зрения. Такими уж мы рождены. Но мы осознаем свою зрительную световую слепоту, потому что мы видим во сне модели, которые потом вслепую копируем наяву. Может, однажды мы и прозреем? Пока что вместо зрения у нас вибрации, которые мы посылаем и получаем в ответ при общении друг с другом. Наш способ слушать отчасти сродни зрению, потому что в процессе общения мы видим четкий образ нашего собеседника, его настроение, отношение к нам и тому подобное. Мы не обладаем специальными органами для световосприятия, как вы, поскольку у нас не на что смотреть, кроме как на переднюю стенку червоточины. И ту не увидишь, слишком плотно с ней соприкасаешься.

Вот так обстоят дела: я, слепой червь, отпрыск бесчисленных поколений слепых червей. И все же я претендую на то, что очень многое я вижу почти как ты, живущий при свете, окруженный формами, фактурами и цветами. Мы верим в то, что зрение – это врожденное и неотъемлемое свойство существ, наделенных ощущениями, и что визуально-световая слепота очень мало что значит. Мой друг Клаус наверняка назвал бы зрение трансцендентальной функцией – мы слепы и в то же время – отчасти зрячи. Мы сами не знаем, как это получается и что же именно мы видим на самом деле.

Голова червя венчается круглым органом, снабженным режущими кромками, которые просеивают, режут, разламывают, сверлят, рубят и грызут почву – короче, полным набором для туннелирования. Мы поглощаем материю, она проходит сквозь нас и выходит в качестве испражнений.

Силы червя растут пропорционально его скорости. О тех, кто быстро движется, у нас говорят: «Он сделал себе хвост», что звучит лучше, чем «сильно/быстрый червь», – выражение, имеющее труднопередаваемый уничижительный оттенок.

Стоит ли говорить, что мы полностью ощущаем поверхность наших туннелей: почва облегает нас со всех сторон. Проблема трения решается тем, что мы выделяем определенную субстанцию, которую ты скорее всего назвал бы «слизью». Мы же называем ее «божественной смазкой».

Когда группа червей путешествует вместе, каждый из них зондирует почву, учитывая интересы других. Это просто необходимо, потому что вопрос свободного пространства вокруг червя для него жизненно важен. Пища, кров, искусство – все крутится вокруг одного – вопроса выживания. В прошлом мы перепробовали уже множество политических систем. Но большую часть своей истории Червемир живет по законам анархии, так как попытка физически заставить кого-то соблюдать чьи-то законы приведет лишь к гибели законодателя. Однако все-таки какие-то социальные организации нам необходимы, так как популяция растет, а жизненное пространство уменьшается. Да, теперь не древние времена, когда, по легендам, мир был девственным и можно было двигаться беспрепятственно куда захочешь. Правда, и червей тогда тоже не было. Ни червей, ни их червоточин.

Время от времени у нас появляются черви, одержимые высокими идеями, и они быстро собирают вокруг себя толпу фанатичных последователей, готовых отдать свои жизни за торжество Закона и Порядка. Но эти жизни расходуются крайне экономно, потому что даже фанатики могут поостыть, если их начнут убивать одного за другим. Чаще всего их посылают на поиски сумасшедших или одержимых, которые своим иррациональным мышлением действительно представляют угрозу для любого из нас. Их непредсказуемые перемещения сдерживают прогресс червеобщества, и, кроме того, их сумасшествие может быть заразительно. Случались даже эпидемии, как, например, в так называемые Годы Ретроградных Спиралей.

У нас есть комплекс общественных знаний по вопросам выживания, но в нем нет никакого порядка. Мы называем его Кодексом. Это свод этических правил поведения. Однако что в нем говорится, не знает почти никто, так как до сих пор его составители не смогли прийти к единому решению, что оставить, а что отбросить. Но мы можем себе позволить так небрежно обращаться с законодательством, потому что мы все равно не способны никого заставить ему следовать.

Вся популяция червей движется всегда строго по часовой стрелке. Одиночек, идущих против общего движения, называют у нас «ретроградами». Жизненное пространство червей можно описать как сферу, заключенную в еще большую сферу нашего мира. Где-то наверху – легендарная неизведанная Сердцевина. Вот между двумя этими пределами и движется широким фронтом наша популяция. Причем чаще всего – группами, собравшимися по возрастному принципу. О природе Сердцевины известно очень мало, хотя и существует множество гипотез. Но подробнее о ней мы поговорим в другой раз.

Как я уже говорил, миграция червей происходит по часовой стрелке, осваивая все новые территории. Но по-настоящему неоткрытых новых земель у нас уже нет – мы все следуем по пятам друг за другом, одержимые одним стремлением: быстрее двигаться и, следовательно, быстрее расти – в этом залог успеха. Хотя, с другой стороны, это увеличивает опасность: ведь чем больше/быстрым становится червь, тем скорее/чаще он сталкивается с преградами и тем выше вероятность попасть в ловушку, так как трудно на высокой скорости дать правильную оценку почве. Это-то и заставляет червей все время менять скорость и направление, постоянно сжиматься и расширяться и периодически идти спиралями для того, чтобы хоть немного отдохнуть.