Обменный ребенок
Шрифт:
Поздно вечером, направляясь в туалет и проходя мимо спальни родителей, я услышал их разговор. Было произнесено имя «Джаспер». Это заставило меня остановиться и подслушать. (Мне совсем не стыдно признаться в этом. Большинство людей подслушивают и читают чужие письма, а некоторые даже подглядывают в замочные скважины, только не сознаются в этом.)
Вот что я услышал:
«Папа (раздраженно). Ты кругом запуталась. То ты его не выносишь, то не можешь отослать обратно. Какие глупости! Что-то все равно необходимо
Мама (жалобно). Теперь, когда ты сказал господину Пикпиру, что все в порядке...
Папа (перебивая маму). Это же только из вежливости...
Мама (перебивая папу). Нельзя же через два дня звонить и говорить, что мы его не выносим.
Папа. Легко тебе рассуждать! Лично я не в состоянии сказать человеку, что его сын — чудовище. Но намекнуть могу.
Мама (ехидно). Намекнуть! А если он не поймет? Да и вообще это неприлично.
Папа. Чего же ты хочешь? Оставить его не хочешь, отослать — тоже. Убить мне его, что ли?
Мама (в ужасе). Прошу тебя! Такое не говорят даже в шутку! (Небольшая пауза.) Потихоньку что-нибудь придумаем. Неделю — дней десять я еще потерплю. (Поспешно.) Но во время отпуска... Я отказываюсь. Не хочу брать его с собой. Это не отдых. (Опять короткая пауза.) Оставим это пока. А дня за два от отпуска позвоним и скажем… Скажем что-нибудь такое... Например, что твоя мама очень больна.
Папа (возмущенно). Почему моя, а не твоя?
Мама. О'кей, моя. Все равно! Ты что, верующий?
Папа. Нет. Неверующий. Но накликать на человека болезнь не хочу.
Мама. О'кей. Придумаем что-нибудь другое. Например, что нам необходимо ехать за границу. (Короткая пауза.) Зачем за границу?
Папа (глубоко задумавшись), Зачем? Дай подумать! (Зевая.) Я слишком устал. (Уверенно.) Я кое-что придумал. Завтра на работе спрошу Петермайера. Он у нас мастак по части отговорок».
Мне очень хотелось в туалет. Нельзя было терпеть ни секунды...
Билли и я единодушно решили не говорить Джасперу о подслушанном разговоре, потому что ему было бы неприятно оставаться там, где его не очень жалуют.
Вечером, в постели, когда Джаспер не мог нас услышать, мы долго размышляли над тем, как нарушить планы родителей. Ничего подходящего нам в голову не приходило. Только в одном мы были единодушны — Джаспер должен остаться у нас. И не только потому, что он был настоящим бедствием для родителей (для меня это не довод). Джаспер нравился мне все больше и больше. Честно! Хотя и был поросенком во всем: и внешне, и по отношению к своим вещам. Он не был рожден для порядка, Хотя сам был в порядке. Кое-что непонятное мне поначалу теперь разъяснилось. Отдельную комнату он требовал только потому, что жутко храпел по ночам, чем ужасно злил окружающих. Рычал из-за камней, потому что его мать пару раз хотела их выбросить. Да и в интернатах, где он жил, держать камни не разрешалось.
За три месяца, рассказывал Джаспер, он побывал в четырех интернатах при частных школах для мальчиков.
Из двух его выперли, из двух он сам сбежал. А если бы его не выперли из первых, сбежал бы тоже. Потому что в этих интернатах, по словам Джаспера, все ужасно. Учителя — гнусные, старшие ребята — еще гнуснее. А для него, непохожего на всех, там особенно плохо. Потому что он неловкий и неспортивный.
Мы спросили Джаспера, почему его отсылают в интернаты.
— Так хочет отец,— ответил он.
— А почему они этого не делают с твоим братом Томом? — спросила Билли.
— His father is not mine (У нас разные отцы),— коротко ответил Джаспер. Мы ждали, что он еще что-нибудь добавит, но, видно, ему не хотелось говорить об этом.
Ясно одно: Джасперу — за четырнадцать, а Тому — чуть меньше тринадцати. Значит, его мама, когда он был совсем маленьким, развелась с его отцом, вышла замуж за другого и завела Тома. Такое часто бывает.
Вторник, 28 июля. Среда, 29 июля. Четверг, 30 июля. Пятница, 31 июля
В эти четыре дня ничего примечательного не произошло. Мы с Джаспером ходили купаться в лягушатник одни, без мамы. В воде Джаспер не был недотепой. Он нырял и плавал как рыба. Торчал в воде, пока не покрывался гусиной кожей.
В четверг ходили в Пратер. Тоже без мамы. Теперь уж на мои «табельные» деньги.
Мы с Билли старались скрыть от мамы неряшливость Джаспера. Подбирали грязные салфетки, пустые пакеты, грязные вещи. (Джаспер ничего этого не замечал. Значит, он расшвыривал все ненарочно.)
Мы надеялись укротить маму. Удалось ли нам это, не знаю. Но теперь у нее не было повода сердиться на Джаспера, Она и не сердилась. Лишь страдальчески глядела на все происходящее. А то, что он по-прежнему не являлся обедать и ужинать, находила ужасным.
В пятницу за ужином она сказала папе:
— Даже из соображений рационального питания не может так продолжаться. Молоко — вещь полезная. Но нельзя же ограничиваться только им!
— А ты открой кладовку,— предложила Билли,— он и возьмет, что ему нравится.
(Как только мама обнаружила, что Джаспер ночами добывает себе пропитание, кладовка была заперта, а ключ подвешен к маминой связке.)
Но мама была против Биллиного предложения.
— Он неправильно питается,— сказала она.— Это же сразу видно. Иначе он не был таким обрюзгшим монстром.
Тут я резко отодвинул тарелку и вскочил.
— Ты больше не хочешь? — спросила мама.
— Нет! Я не могу слышать, как ты оскорбляешь моего друга!
А потом я сказал папе:
— Ты всегда хотел, чтобы у меня был друг. Теперь он у меня есть. И я не позволю его оскорблять!