Обналичка и другие операции
Шрифт:
Все готово, можно начинать. Артур доложил об этом директору. Юрий Иннокентьевич задал несколько вопросов и, удовлетворенный ответами Артура, протянул ему лист бумаги, на котором был написан предмет договора, срок и сумма.
— Готовьте договор, — сказал директор. — Кто будет подписывать документы от «Импульса»?
— Как кто? Я, конечно, — удивился Артур.
— То есть институт будет заключать договор со своим сотрудником Артуром Калмыковым? Вам не кажется это нелепым?
— Да, действительно, я не учел… — промямлил Артур.
«Как же так? — подумал он. — За этой беготней прозевал очевидный ляп».
— Ищите кого-нибудь для подписания документов. Вы — генеральный директор? —
— Хорошо, Юрий Иннокентьевич, сделаю.
— Следующий вопрос, как вы собираетесь везти деньги? — спросил директор.
— Я думал,…на вашей «Волге»… — неуверенно сказал Артур.
— Вы понимаете, что это невозможно? — с неудовольствием отмел предложение директор. — А что фирмы ваши, не могут они выполнить заказ «с доставкой»?
— Услуга инкассации стоит у них 2 % от суммы, — это Артур узнавал.
— Возмутительно дорого! — сказал директор. — Подумайте, как справиться своими силами.
— Подумаю…
«Опять озадачил директор! — подумал с раздражением Артур. — Казалось, все готово. Ан, нет! Да, голова у него, конечно, работает, но бегать уже надоело. Каждый раз — пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что».
Артур оформлял свой липовый «Импульс», носился по Москве вдоль и поперек, а Москва на глазах богатела и беднела одновременно. По улицам ездили такие дорогие автомобили, какие и за границей-то не часто можно увидеть, в киосках с устарелой вывеской «Союзпечать» круглосуточно продавались невиданные сладости и напитки. В это время закладывались крупные, мирового уровня состояния, скупались по дешевке некогда славные предприятия, набирали силу будущие миллиардеры.
Но служивый люд — большая часть московских жителей, не подходили к круглосуточным киоскам ввиду крайней бедности. Купить шоколадку «Сникерс» или куклу Барби ребенку было непозволительной роскошью, которую большинство московских родителей не могли себе позволить. Чтобы избежать унижения, родители обходили нарядные магазины и киоски стороной, таща за руку ребенка, или подходили «посмотреть», заручившись обещанием «не просить ничего купить». «У каждого человека должна быть мечта. Пусть эта кукла будет твоей мечтой! Хорошо?» — бодро убеждали нищие родители своих крошек.
Зато в Москве появились такие торговые площадки, каких не было со времен военного коммунизма или с периода послевоенной разрухи. Вот уж где московская нищета была выставлена напоказ! Продавали ржавые гнутые гвозди, вытащенные клещами из старых досок, непарные ботинки, пластмассовые бутылки из-под «Фанты» и подобных напитков, какими теперь завалены все помойки. И ведь покупали! Пластмассовая бутылка легче и больше стеклянной и имела пробку. В такой бутылке удобно возить морс в больницу родственнику или квас на дачу.
Один такой блошиный рынок расположился на Тишинской площади вокруг памятника русско-грузинской дружбе, закрепленной Георгиевским договором. Этот нелепый памятник-столб, с установки которого началось наступление скульптора Зураба Церетели на Москву, был якобы известен в народе под именем «шашлыка». На самом деле столб напоминает кое-что другое, и самое распространенное противозачаточное средство в скатанном состоянии было расположено на месте, как раз над торчащим… обелиском.
Первые годы после установки обелиска, в сквере у подножия столба, входящего в ансамбль памятника, посетителей было мало. Изредка останавливались небольшие группы краеведов, пытавшихся разглядеть призывы к братству, миру и дружбе в нагромождении металлоконструкций. Для облегчения чтения в сквере поместили подсказки. Но и с подсказками мало кому удавалось разгадать этот ребус поэта и соавтора памятника Андрея Вознесенского. Когда площадь стала рынком, торговцев в сам сквер не пускали, оставив его свободным, доступным для почитателей Георгиевского договора. Зато вплотную к ограде сквера, опираясь об нее спинами, сидели и стояли продавцы разнокалиберных шурупов и древних некомплектных мясорубок.
Артур часто проходил через рынок по дороге от института до банка и обратно. Сначала, не глядя по сторонам, потом стал останавливаться и смотреть на особо примечательные экспонаты. Но для чего покупают пустые пластиковые бутылки, не мог сообразить. Практическую ценность этого вторсырья ему разъяснила Светлана.
Работник охраны Коновалов Александр Павлович
Коновалов пришел к новым арендаторам, чтобы осмотреть помещение и провести инструктаж. Осматривать особенно было нечего, три письменных стола, сейф, шкаф для хранения документов, шкаф для одежды, маленький столик с электрическим чайником, стулья. Обычная контора, где бумажки перекладывают и из воздуха деньги делают. Чем-то, должно быть, торгуют, чего сами в глаза не видели.
Коновалов осмотрел комнату глазами охранника: есть ли надежные запоры на окнах и дверях, потом глазами пожарного: есть ли огнеопасное что-то, не загромождены ли проходы, потом глазами работника санэпидемстанции: нет ли источников заразы.
Закончив осмотр, Коновалов сел за стол, чтобы поговорить с парнем — директором и молодой женщиной — главным бухгалтером. Женщину Коновалов знал, ее звали Оксана, и она раньше работала в заводоуправлении. А парень представился как Артур Калмыков.
Коновалов расспросил, кто будет сюда приходить, объяснил порядок прохода одиночных посетителей и групп посетителей, сказал, куда сдавать ключи, объяснил, как ставить помещение на сигнализацию.
Арендаторы слушали хорошо, уважительно. Парень кое-что записал. Ну, и Коновалов рассказывал кратко и обстоятельно, по существу, не изображал полновластного хозяина здешних мест. Под конец попросил, чтобы повесили на дверь табличку с названием фирмы, не нужно посетителям стучать во все двери. Собственно, это была единственная просьба к новым арендаторам.
Коновалов собрался уходить, но Артур его остановил.
— Александр Павлович, выпьете с нами чаю?
«Надо же, имя-отчество запомнил», — подумал Коновалов и согласился.
— А как вы попали на эту работу? — спросил Артур. Неожиданно для самого себя Коновалов стал рассказывать.
— Служил на Тихоокеанском флоте, на подводной лодке, был в шести походах. Потом перевели в штаб. Капитан второго ранга. Ждал перевода в Европу, уже все сроки службы на Дальнем Востоке вышли, а тут началась перестройка. Ушел в запас, вернулся в Москву. Квартира уже была во Владивостоке. Квартиру сдал, все продал, только машину пожалел продавать, была у меня «девятка», всего год ездил. А тут ребята гнали Ил семьдесят шестой в Волгоград. Мне все равно, куда, лишь бы в Европу. Договорился, сколько-то заплатил в кассу и ребятам — ящик коньяку. Загрузили мою машинку в брюхо и перевезли. А мы ее потом вдвоем с зятем пригнали из Волгограда в Москву. Ну, а здесь квартира материна, откуда в училище уехал, в ней: мы четверо, сестра с семьей и мать. Но поставили в очередь, обещают дать когда-нибудь квартиру. А работа только в охране нашлась. На заводе считался замначальника охраны, а теперь поручили обеспечивать охрану этого корпуса, вроде как самостоятельная работа, и четыре бойца в штате.