Обнажая запреты
Шрифт:
— Нет у меня никого, — отворачиваюсь к окну. — Мне это неинтересно. И говорить об этом в том числе. Хочешь поговорить — говори о себе.
— Ладно, — в серьёзный тон парадоксально вплетается улыбка. — Что тогда тебе любопытно? Спрашивай.
— Любопытно? — растерянно веду пальцем по стеклу. Ничего. Ничего из того, о чём я могу решиться спросить. — Даже не знаю… Чем там принято поддерживать светскую беседу? Допустим, какие планы на будущее?
— Так сразу и не отвечу, — неопределённо пожимает он плечами. — Ещё не успел взять какой-то определённый курс.
— Нет, не хочу, — усмехаюсь горько. Потому что двусмысленность предложения сгущает воздух. И потому что тело ломит, так сильно этого хочет…
Вот только я — не Дан. Найти замену слёту не сумею.
— А что насчёт тебя? Не переехала?
Мерс снова ворчит, застряв на очередном светофоре. Тяжесть мужской ладони, согревшей вдруг моё бедро, заставляет на секунду раствориться в вихре знакомых ощущений. Глаза в глаза в полумраке салона. И снова голос Хамиля, убеждающий, что сопротивляться себе смысла нет.
Правдиво. Если бы на месте Дана сидел кто-то другой… Если бы сердце сейчас так не сжималось, обливаясь кровью…
— Меня? — с усмешкой смотрю прямо в сгустившийся мрак сизых радужек. — Я всю жизнь живу в родительском доме, сплю только в своей постели. В обнимку с единорогом. И да, задвижку на окне по-прежнему никто не починил. Но это не значит, что мне этой или ближайшей ночью понадобится мастер.
Дан упрямо сжимает пальцы на моём бедре, придвигаясь всем корпусом ближе. Но момент упущен. Осталась только трезвящая горечь.
— Северный, может уже хватит ходить кругами и говорить не то что думаем? У меня по-прежнему в соседней комнате бдит Стас. Стены всё те же — до того тонкие, что ночами слышно, как пёс лакает воду. Так что ритмичный скрип кровати без вариантов перебудит весь дом. Тогда мой брат снимет со стены саблю и на минуточку забудет о дружбе. Потом он, конечно, будет носить тебе апельсины, а ты будешь вздыхать, глядя на них и вспоминать свои яйца. Заверяю, оно того не стоит.
Дан некоторое время смотрит в моё лицо. Молчит и смотрит. И я заплываю в этот шторм всё дальше, только внешне удерживая остатки стойкости.
— Что смотришь? — снова раздражённо отворачиваюсь к окну. — Приехали.
— Анюта…
— Не называй меня так. Это имя только для близких, — усмехаюсь невесело, пытаясь открыть дверь.
Ну конечно! Заблокировано.
И Дан порывисто дёргает за локоть на себя, крепко прижимает мою ладонь к своему хмурому лицу.
— Ты сильно изменилась, Анюта, — с нажимом проговаривает он.
— Учитель был хороший, — огрызаюсь дерзко.
— Признаю, некоторая стервозность тебя только красит. Но со мной это всё не прокатит, я слишком хорошо знаю, какая ты настоящая. Реакции выдают тебя с головой, — его дыхание стекает от запястья к лункам от ногтей на моей ладони. — А ещё я слишком часто тебя вспоминаю. И это меня угнетает. Мы можем попытаться помочь друг другу избавиться от этого наваждения. Тебе необязательно всё и всегда
Медленное скольжение языка вдоль линии жизни — это просто ад. Мне физически больно, так хочется чувствовать на себе его губы. И это настолько яркое дежавю, что агония, неизбежно следующая после, пережимает горло.
Я пытаюсь вывернуться, но Дан запускает вторую руку мне в волосы, фиксируя голову. Невменяемый взгляд опускается на часто вздымающуюся грудь и снова возвращается к глазам.
— Северный, это все твои фантазии на сегодня? — мой шёпот едва перекрывает нетерпеливый сигнал клаксонов.
Дан придвигается вплотную, натягивая волосы сильней.
— Не-а … ещё одна осталась, — хрипло отзывается он. Впивается в мои губы резко, с каким-то зверским голодом: до болезненного стука зубов и полного затмения рассудка. Сдавшись под его натиском, позволяю углубить поцелуй. И разлетаюсь на частицы блаженства. Разливаюсь слезами тоски: такими горькими, что разум медленно, но всё же возвращается. — Вот теперь всё, Анюта.
Не знаю, чего ожидал Север. Явно не пощёчины. У меня рука немеет, а он смеётся. И, кажется, в этом смехе звенит эхо всей моей боли.
Глава 14
Анна
Ещё утром, выскакивая из Даниной машины, я представить себе не могла, что ближе к полуночи буду сверкать золотыми пайетками на платье, потягивая коктейли в одном из самых модных ночных клубов города.
Правда, платье на мне чужое, а проход обошёлся всего в четверть цены благодаря акции: «Прекрасным девушкам в золотом в день рождения клуба Gold мегаскидка». Ну и пронырливости Ланы, конечно.
И вроде бы всё легально, но в толпе прожигателей жизни я почему-то ощущаю себя самозванкой. Никак не могу перестать сравнивать себя с Золушкой и постоянно поглядывать на часы.
— Ань, не грузись ты так, — Лана, которая клянётся, что никогда не бывала в таких местах, явно пребывает на седьмом небе. — Стас ничего не узнает. У него же нет привычки заходить к тебе в комнату, чтобы поцеловать сестричку в лоб перед сном?
— В лоб обычно покойников целуют, — неловко отшучиваюсь, заправляя волосы за ухо.
— Ну, знаешь ли, домашняя тирания тоже пережиток, — фыркает она в свой бокал.
— Стас ни при чём, — задумчиво качаю головой. — Самой бы понять… Чувство какое-то паршивое, будто я где-то сильно проштрафилась, а где не пойму.
— Говорю же — ты слишком правильная! — заявляет авторитетно Лана. — Сбежала среди ночи, влезла в сексуальное платье, пропустила бокал-другой мартини. И всё за один вечер. Да твой внутренний праведник рвёт и мечет! Всего-то. Кстати, на коктейли сильно не налегай. Воспоминания должны остаться яркими. Когда ещё выпадет такая халява. Ну вот чего ты опять вертишься?